X Ambassadors — Eye Of The Storm
[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status]
[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]

Можно ли назвать месть грехом, если все эти годы подпитывался ею, чтобы однажды потребовать плату за совершенные ошибки? Не думаю. В такой ипостаси месть - топливо для движения к цели. К своей я шёл долго, наконец, добравшись до конечной точки пути. Сегодня тот самый день, когда я исполню свою клятву перед самим собой. Сегодня отец умрёт.
Прикрыв дверь, выхожу на просторный балкон к Бену, который жадно курит в себя, выпуская из губ лишь жалкие остатки табачного дыма. В метрах трёх от него со склонённой головой над тушкой дохлой чайки стоит Лоран, не реагирующий ни на кого из нас. Безотрывно пялясь в пернатую, он сжимает в руке крест на цепочке и покаянно шепчет что-то себе под нос. Схмурив брови, кивком головы задаю Бену вопрос, но австралиец сперва протягивает мне раскрытую пачку сигарет, доходя до объяснений после:
— За сегодняшнее утро эта пятая дохлая чайка. Он, — наёмник морщится, с недовольным лицом обведя рукой крепкую фигуру мексиканца, — молится, чтобы беда обошла нас стороной. Смерть птиц — плохая примета, но, — отвращение уходит с его морды, а в голосе я слышу понимание и что-то еще. Что — не пойму, — учитывая на какое дело идём сегодня — пусть молится. Авось поможет. Прикурив от сигареты Бена, откидываю голову назад, поражаясь услышанному. Вроде взрослые мужики, а молятся за упокой чаек и чтобы их смерть не обосрала нам удачу в деле. Знали бы, какие перемены наступят после — смахнули бы уже труп пернатой ботинком с балкона, не страдая подобной хуйней.
— А ты что скажешь? Выдыхаю горький дым и неодобрительно мотаю головой. Много чего могу сказать ему, однако языком чесать в этот раз не в моих интересах. 
— Пиздато вы проводите время, что тут ещё сказать, — опустив локти на каменные перила, с прищуром разглядываю появившуюся фигуру отца внизу, перестав слышать, о чём со мной говорит австралиец. Столько лет я ждал этого дня. Упивался ненавистью, а сейчас гипнотизирую проницательным взглядом человека, вырастившего меня действительно как своего родного сына, и сам пытаюсь найти ответ на вопрос, который задаю себе последние лет десять: почему ненависть к нему притупилась и стала не такой разрушающей?
Хлопок Бена по моему плечу выводит из размышлений. Пепел от сигареты в руке с порывом ветра летит в сторону австралийца, но тот не отходит в сторону, спросив моего мнения, чем всё кончится. Я знаю исход нашей облавы на свору, которая, как думает отец и остальные, предала его в тот момент, когда развернула контробандную деятельность за спиной и стала наращивать силы для революции. Всё с моей подачи, разумеется. Недовольные политикой отца сплотились, всерьез задумавшись о перевороте во власти, когда я по приказу Маркуса выследил их, но не присёк оппозицию на корню. Они возомнили себе, что подкупили меня, не подозревая, что я веду свою игру, в которой эти люди для меня — очередной иструмент в достижении главной цели. Давно хотел, чтобы появились кто-то на подобии их, позволяя мне в суматохе выполнить свое. Наконец, дождался. Для всех это было непростое дело и для одного меня значило намного больше.
Раскрыть мои истинные замыслы изначально мог, разве что, один человек на этом острове — Дениз. Будь она ближе к отцу и делам нашего бизнеса — заподозрила уже неладное. Чутье задницей у сестры работает получше, чем у Маркуса, однако тот умело держал дочь подальше от семейного бизнеса, демонстрируя раз за разом, что её женские мозги под наши дела не заточены. Либо папаша проверял Дениз всегда, либо серьёзно не хотел вмешательства в чисто мужские дела. Хуй все замыслы отца проймешь. В любом варианте мне плевать. Для меня без её участия всё шло относительно в том векторе, в каком задал направление лет пятнадцать назад.  Не без погрешностей, но... в целом так, как планировал.
— Собирайтесь, — встретившись со мной глазами, отец рукой отдает сигнал, чтобы спускался к нему, и я откидываю бычок щелчком пальцев вниз, бросив последнюю фразу уже на выходе и через плечо Бену с Лораном, — выезжаем…

Я еду в одном автомобиле, сидя рядом с отцом на заднем сидении. Он повторяет мне план наших действий, напомнив, что пленных в этот раз не берём. Гасим всех предателей с их несостоявшейся попыткой восстания на корню. Хмыкнув про себя, перевожу глаза к окну. Ничего против радикальных действий не имею. Когда займу твоё место, будь уверен, мне такой сброд рядом видеть тоже не улыбается.
— Ты меня слышал?
— Слышал и понял ещё вчера, — краем глаза вижу за окном знакомые для меня места, чувствуя на себе внимание Маркуса. Автомобиль проезжает сгоревшие до фундамета дома. Дома, в одном из которых я родился и жил, пока отец не сравнял моё жилье в пепел. Долгое время я ненавидел этот район на острове так же сильно, как Маркуса, но потом понял, что пепелище — единственное место, где тот ко мне не совался, позволяя  отдохнуть от него и всех остальных. Только среди этих руин я давал выход эмоциям, которые учился сдерживать перед всеми. Только здесь я чувствовал себя уверенным в том, что мою детскую боль и одиночество никто не увидит и не разделит. Сожженый район стал для меня местом, где по-настоящему можно было спрятаться ото всех. Отец знал, что я часто хожу туда. Знал, что меня влечет к тайнам сгоревших домов. Знал о многом, но не об истинной причине проявляемого интереса к сгоревшему району. В его глазах даже в этот момент я читаю вопрос, на который обязательно дам ответ.
Автомобиль останавливается недалеко от главного пирса и заброшенных ангаров. Логово оппозиции тоже сдал я. Они это поймут, когда мы всем нашим нихуевым составом ворвёмся вовнутрь и устроим расправу. Может, кто-то выживет. Может, кто-то откроет рот и сдаст меня своим. Всё может быть, вот только слова отступников ничего не стоят по сравнению с моим словом. Я был предан отцу с того дня, как он взял меня под своё крыло. Предан в дни, когда он самолично ломал мои кости, чтобы я стал крепче и сильнее духом. Предан, засунув далеко в свою жопу гордость ради мести. Никто не поверит, что меня можно было переманить на сторону врага, тем более бумагой.
Рассосредоточившись по всей территории, мы залетаем внутрь, двигаясь глубже к центральному логову врагов. Маркус не жалеет свинца для предателей, в своей карательной миссии упуская из виду, что я даю отпор в ближнем бою и исключительно поднятой с земли на входе в ангар арматурой. Почему? Не хочу светить пистолетом перед ним. Если он увидит какое оружие взял с собой — сразу всё поймет.
Отправив на тот свет уже ни с один десяток оппозиционеров, плечо к плечу двигаюсь с отцом быстрым шагом по ангарам, прикрывая его дальше, пока этого ещё требует ситуация. Пока он не отдаёт приказ нашим людям уйти вглубь и остается со мной один на один. Мы идём ровно к нашей цели в молчании, изредка поворачивая головы на грохочащие в метрах ста от нас выстрелы. Пора.
— Знаешь чем меня всегда привлекал сожженый район? — Маркус одним взглядом красноречиво говорит, насколько в нашем положении неуместны разговоры, но лёгким кивком головы даёт мне право на слово. Даже в такой ситуации отец продолжает диктовать свои условия, напоминая о моём месте рядом с ним и его превосходстве. В детстве меня подобное отношение отца злило, а теперь восхищает что ли. Истинный лидер. Всегда уверенный, всегда твёрдый, всегда тот, кого невозможно чем-то удивить. Но я рискну попробовать. — Масштабом твоей личной инквизиции, в истории которой ты почему-то стёр свой след и думал, что свидетелей тоже не оставил. Я знаю, что он понял. Он знает, что я знаю. Подробности и нудные разъяснения не нужны. Отец останавливается и смотрит на меня. По-другому — будто совершенно не знал все эти годы.
— Кто? — мужчина отходит в сторону, как и я от него, проницательно следя за любым его движением. Вопрос я тоже понял.
— Варгас, — сухо и без эмоций произношу свою настоящую фамилию, на что тот с пониманием кивает.
— Ты тогда тоже был в доме?
— Да, —  спокойно отвечаю, не ощущая прилива ненависти, которая должна была уже охватить меня с головой и пробудить все мои подавляемые эмоции.
— Хочешь знать — за что я так с ними? — Маркус видит, что я потянулся за пояс и сделал ровно то же самое, наставив мне в рожу дуло пистолета одновременно с моим. Думаю, ответ на заданный ранее вопрос ему больше не нужен, потому что отец уже целится мне прямо в голову, когда я опускаю свой ствол ниже, приметив в сердце.
Но Маркус не стреляет, он внимательно изучает сжатый в моих руках “Зиг-Зауэр”, догадываясь о причине выбора именно этого оружия с моей стороны. Из него я убил только троих. Тех, кого сильнее всего ненавидел в своей жизни, тех, кто предал меня, сделав “Зиг-Зауэр” знаковым оружием моей персональной казни, как бы пафосно это не звучало. Для меня оружие всегда значило намгого больше. Этот ствол — единственная вещь, оставшаяся у меня от родного отца. Единственная, которую я схватил с пола, прежде чем выскоил из горящего дома.
В глазах Маркуса мелькает понимание, пусть ситуация и приняла для него новый поворот. Ведь минуту назад мы прикрывали друг друга и были на одной стороне, а теперь стоим по разные. Я — на стороне своей мести, отец — на той, где ещё утром я стоял вместе с ним.
— Это тоже спланировал? — он мотает головой в сторону стен, хотя я итак прекрасно понимаю, что разговор идёт о предателях. Вопрос риторический, ответ он давно прочёл по моему лицу, однако словно именно в эту минуту до него дошло, почему мы остались одни, всё ещё держа друг друга на прицеле. Усмехаясь, отец говорит разные вещи на мой поступок, а я не могу взять в толк другое — почему не стреляет в меня? Почему он, сука, не делает ничего. Ты, Маркус, блядь твою, Ривьеро, давай, действуй!
— Послушай меня, я много грехов совершил, и о половине не жалею, потому что достиг всех поставленных целей. Однако если ты подумал, что… — громкий выстрел обрывает его бесполезную для меня речь, ведь я ждал от него другого. Ждал типичных для его натуры действий, а не сраной тирады, которую не дал продолжить. Она мне не нужна. Я просто осуществил то, в чём поклялся себе. Своё слово я держу всегда. В том числе и перед собой.
В звенящей тишине, длившейся не дольше тридцати секунд, раздаётся ещё один выстрел — когда отец валится на пол, по инерции нажав на курок своего пистолета. Пуля пролетает мимо меня в соседнюю стену, и я подхожу ближе к отцу, всё также не понимающий, какого хуя он не выстрелил первым, а пошёл с проигрышной тактики — разговора.
Хрипло смеяась, Маркус не отводит от меня глаз, в которых вижу куда больше, чем своё отражение. Намного больше, потому что впервые он смотрит на меня так, как никогда в жизни не смотрел — как на равного.
Отец отбрасывает ствол в сторону, прижимая ладонь к разрастающемуся пятну крови в районе его груди. Не смей, блядь. Бери ёбаное оружие обратно в руки и стреляй. Стиснув зубы, гляжу в упор на человека, тело которого покидает жизнь. Он это чувствует, но не подает виду, не кривится передо мной от боли. Лишь поднимает на меня глаза и заговаривает также хрипом:
— Если делаешь что-то… — его голос обрывает звук залпа,  когда я жму на курок, выстрелив в голову. Из “Зиг-Зауэра” стреляю только так: пуля в сердце, пуля в голову, словно сама пуля — клеймо, благодаря которому убитые мной точно будут расплачиваться за свои ошибки.
—… Доводи до конца, — заканчиваю фразу за отца, опуская оружие вниз.
Пятно крови у его тела становится больше. Тишина, кажется, ещё никогда в жизни не была такой громкой. Зачем-то тянусь в карман своего пиджака. Зачем-то ищу в контактах номер Дениз, словно для меня важно сказать о случившемся вслух ей первой, чтобы… чтобы что? Что дальше жизнь моей сестры станет другой? Что у неё больше нет надежного отцовского тыла? Хотя, не должно волновать это. С такими, как она, как я, всегда всё будет в порядке, чтего бы ни случилось. Бояться нужно за тех, кто решит бросить вызов мне, ей, или связаться лично. Благодаря своей заднице и смазливости, Дениз быстро найдёт в клубе какого-нибудь верного каблука, с упоением ползающего перед ней на коленях. Начнёт с ним готовить детей, рожать борщи и перестанет жить с мыслью, что ей жизненно необходимо доказать, что она чего-то стоит. После смерти отца отпадёт надобность в этом.
Вслушиваясь в череду долгих гудков, ощущаю лёгкий холод на шее, когда слышу её голос. Не думал, что она ответит, но раз так…
— Отец мёртв, — проговариваю фразу также сухо, как и говорил с самим Маркусом. Также спокойно, как и мои выстрелы в него. Чего нельзя сказать о реакции сестры. Я слышу в её голосе… Неверие? Отрицание? Дениз, включи мозги, включи уши, включи всё, что у тебя может включаться и не задавай мне один и тот же глупый вопрос.
Отец мёртв. Отошёл в мир иной. Лёг лапками сверху и сдох. Как это не назови — сути не поменяет. Данное самому себе обещание я выполнил. Отца больше нет. Я убил его. Не говоря больше ни фразы, завершаю разговор, сотовый убираю в карман, а “Зиг-Зауэр” за пояс, повернувшись обратно к телу отца. Чувствую ли я вкус победы?
Нет.
Маркус лежит передо мной с раскрытыми глазами, в которых больше нет жизненного огня, нет привычного укора и гордости. Нет ничего. Пустые глаза отца смотрят в такую же пустоту внутри меня. И даже в этой немой сцене между нами я не чувствую ничего. Вообще, блядь, ничего.
Всё кажется бутафорским. Мизансценой дешевого спектакля или моей фантазией, хотя прекрасно понимаю, что сделал и что всё реально. Отец убит именно моей рукой, но у меня нет никаких чувств от осознания содеянного. Почему я не ощущаю победы? Почему мне похуй? Почему нет ничего кроме пустоты, ведь мне не больно. Я не сожалею. Не сожалею ведь. Или…
Заткнись. Завали и не думай. Ривьеро всегда доводят начатое до конца. Всегда! Я получил своё, я исполнил свою клятву. Остальные мысли на фоне белого шума в голове лишние.
Не отходя далеко от тела отца, вытаскиваю портсигар, сжимаю пальцами сигарету и щёлкаю зажигалкой, завороженно уставившись на пламя огня. Почему-то именно сейчас мне вспомнилось пепелище, оставшееся после дома биологических родителей. Вспомнилось сотни таких уничтоженных Маркусом домов, с которыми начал ощущать в эту минуту связь. Будто я сам сгорел дотла и стал чем-то обугленным. Нецелым. Разваленным. Лишенным былого крепкого внешнего фасада и твердого фундамента под ногами. Это не то. Я должен торжествовать. Должен праздновать победу. Но я пуст.
Прогоняя образы домов и собственные сравнения подальше из головы, втягиваю в легкие крепкий табачный дым, выдыхая тяжелыми кольцами. Пребывая где-то глубоко в себе, не замечаю в ангаре появления Танины, которую вместе с нами притащил сам отец, посчитав, что мой личный медик будет полезен, если в перестрелке пострадает кто-то из наших.
— Господи, Сет, — прикрыв рукой рот, она в ужасе смотрит на Маркуса, следом на меня и делает то, чего никак не ожидал — обнимает меня. Глупая девка видит в моих эмоция то, чего я отрицаю и не хочу принимать. Раздражая своей проницательностью, она осознает случившееся здесь, пусть и до безобразия искаженно в своих кривых зеркалах восприятия. Маркус не был убит нашим врагом. Его убил я. Но у Танины напрочь отрафировалась дедуктивная функция мозга, или отсутствует критическое мышление.
Её руки сильнее сжимаются в замок за моей спиной, а тёмная макушка волос ложится на грудь, вслушиваясь в чёткое биение моего сердца. Не знаю, зачем она это делает, ведь я не отвечаю ей. Не отвечаю, потому что мне не нужна поддержка. Ты, блядь, решила утопить в своей жалости убийцу? Дура. Упёздывай отсюда.
Оттолкнув  Таниту от себя, оборачиваю голову на чужие шаги, не сразу осознавая, что остальные тоже зашли следом за ней и видели все порывы брюнетки, также неверно интерпретировав из-за бабской тупой реакции цепочку событий. Если бы не Танита, вероятно, я не стал отрицать убийство. Пойми они всё верно — также и ответил. И нет, не из-за того, чтобы всем доказать свою власть. Мне не нужно что-то доказывать, чтобы занять место отца. Оно моё давно по праву.
Но и врать я намеренно не стал бы. На прямые вопросы даю четные и такие же прямые ответы. Однако из-за бурной реакции женщины они видят всё не так.
— Кто… кто это сделал? — смотрю на Лорана, но тот, в отличие от Бена, беззвучно открывает и закрывает рот, в пустых попытках выдавить из себя хоть слово. Последним появляется Диего. Верный пёс отца. Эмоции на его лице передают весь спектр мыслей мужчины. Для него смерть отца — не просто цикличный процесс биологической туши. Он потеря близкого друга.
— Сет… — уже не различаю, кто говорит со мной, проходя спокойно мимо Лорана и Диего.
— Поехали домой.
— Но…
— Я сказал поехали домой, дел теперь у нас много. Никто явно не ожидал от меня такого хладнокровия, похоже, у меня в очередной раз получилось всех удивить…

И пусть я вернулся в тот день домой, не пересекаясь с Дениз и не говоря больше ни с кем о случившемся, жить дальше в семейном особняке я не стал. В его стенах появлялось блядское чувство, объяснение которому найти мне так и не удалось. Оно ядом отравляло кровь в организме, душило глотку при виде вещей отца и набатом било в висках, пытаясь пробить к моему сознанию свою истину. Какую? Не знаю. Но на следующий день в семейном доме я проснулся со стойким ощущением, словно мне здесь не место, словно дома у меня на этом острове больше нет, а если я ошибаюсь, то оно точно не здесь. Тогда — в ангаре, Танита прочувствовала во мне кое-что очень верно: на протяжении стольких лет моя месть являлась спасением, а теперь я самостоятельно лишил себя последнего спасательного круга, пойдя якорем на самое дно.  Впервые не знал, что дальше.
Нужно было побыть одному. Подумать. Ничего лучше в голову не пришло, как свалить с родного поместья в одну из гостевых вилл отца, в которой тот бывал максимум раза два в год, когда встречался с важными шишками с соседних островов.
Однако порог нового “дома”  в одиночку, ясен хуй, я не переступил. Со мной ушли Лоран, Бен и еще несколько приближенных. Спустя день подтянулись новые люди, сигнализируя мне, что пора возвращаться к делам, потому что подвешенное состояние ощущали все, пусть и не говорили открыто о позиции дел нашей семьи на острове, пока отец не был похоронен.
— Через час церемония начнётся. Ты готов? Старинный испанский дублон крутится вокруг своей оси по поверхности дубового стола, издавая ритмичный, характерный гул, под звучание которого Лоран продолжает говорить со мной, когда я даже не вслушиваюсь в смысл его слов, в глубохих размышлениях не спуская прищуренных глаз со стола и закрученной моими пальцами золотой монеты —  подарка отца. Не нужно мне напоминать, что через час его похороны. Я помню. Именно потому вытащил из кармана монету, приняв решение пойти на похороны Маркуса и оставить талисман на его могиле — как символ уважения к нему и моё намерение похоронить вместе с ним в своей памяти все общие воспоминания.
— Да, — подаренный дублон отца летит в воздух, и я, поймав монету на лету, прячу её во внутренний карман пиджака, поднимаясь со своего кресла…

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status]
[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]

Лоран останавливает автомобиль у главных ворот недалеко от входа, опускает зеркало переднего вида и смотрит через него на меня. Что хочет сказать — знаю. Потому вылезаю из салона раньше, чем тот договаривает свою фразу. Готов ли я?
Нет.
Заглушив полностью двигатель, мексиканец выходит ко мне и протягивает солнцезащитные очки. Я игнорирую его жест и прохожу мимо, не взяв их в руки. Прятаться и избегать взглядов не собираюсь. Куда иду — прекрасно понимал.
Едва мы переступаем ограждение, сразу ощущаю внимание, обращенное ко мне и дальше слышу однотипные фразы с соболезнованием, на которые реагирую скупо. Я знал, что буду чувствовать себя дико в окружении скорбящих по отцу, но мои ожидания никак не соответствуют реальности. Почему? Дико —не то слово. Всё происходящее здесь и сейчас — ёбаный абсурд. Каждый кто подходил ко мне выразить соболезнования, заставлял моё сознание трещать по швам от таких слов и осознания происходящего. Получается, они соболезновали мне за то, что я убил отца? Так что ли? И как это ешё назвать? Ёбаный абсурд, конечно. Надо сделать то, ради чего пришёл и уходить. Даже Маркусу не хватило бы дерзости так себя вести, лицемерив направо и налево.
Ускорившись, расхожусь с Лораном и заворачиваю в сторону склепа, завидев ситуэт своей сестры неподалеку. Я видел Дениз в разных состояниях. Видел в проявлении многих эмоций, но такой опустошенной — ни разу. Пока она не обнаруживает моего присутствия, держусь немного подаль, наблюдая за ней со стороны.
До этого дня я не задумывался о том, как моя ненависть отразится на других людях, для которых Маркус по-настоящему был дорог и важен. Ослеплённый желанием отомстить отцу, я не подумал и о Дениз, не имеющей никакого отношения к нашей войне, в итоге причинив вред той, которая этого не заслуживала. В прочем, изменить я уже ничего не мог. Да и уверен —  не изменил бы ничего, дай мне кто второй шанс. Надеюсь, она сможет оправиться после его смерти.
В равнодушном жесте убираю руки в карманы брюк и неспешно подхожу к своей сестре, остановившись рядом, практически касаясь своим плечом её. Глаза, как и её, находят своё внимание в фотографии отца, на которую смотрим долго, не порываясь заглянуть друг другу в лицо. Медальон в нагрудном кармане будто становится раскаденным, напоминая мне, ради чего сюда приехал и я тянусь к нему одной рукой, краем глаза посмотрев с фото на Дениз, заговорившей со мной. Со стороны могло показаться, что сестра обращается не ко мне, так бы и подумал, задай она какой абстрактный вопрос. Но тот слишком точный. Вопрос тормозит мои действия с монетой, брови слегка дергаются вверх, но привчное хладнокровие быстро возвращается на место. Лицо принимает былое —  ничего не выражающее выражение, когда про себя я удивляюсь словам сестры. Сомневаюсь, что за три дня она не заметила моего отсутствия. Зачем задает очевидный вопрос —  не пойму. Почему решаю ответить ей на него —  тоже.
— Да, —  не слишком многословно, но истиные причины переезда она не узнает. Я и сам не разобрался, конкретно по какой причине не могу больше находиться в нашем доме.
Отойдя немного в сторону, вздергиваю голову на словах священника и также резко опускаю вниз, когда Дениз аккуратно касается пальцами моей руки, ища поддержки и явно не отдавая отчёта, насколько сильно обезоруживает меня таким простым жестом.
Я замираю. Не принимаю касания сестры. Не даю никакой ответной реакции. Не разделяю открыто скорбь, хотя никак и не препятствую.
Словно меня в этот момент вообще рядом с ней нет. Словно я не участник действий, а сторонний наблюдатель. На подкорке свого подсознания я понимаю: так быть не должно. Убери от меня свою поддержку. Не трогай меня. Я справлюсь со всем сам. Я не нуждаюсь в помощи. Только не от тебя. Только не в такой ситуации. Не такой. Что-то после повторения последних фраз вырывает меня из оцепенения, возвращая контроль над собственным телом и мыслями.
Первый порыв при осознании случившегося обуревает логичный — выдернуть собственную руку, разорвав образовавшуюся между нами связь, протянувшуюся ещё с детства, и оставить сестру одну. Но какого-то дьявола я всё также стою смирно и не дергаюсь. Лишь стискиваю сильнее зубы, ощущая то, чего испытывать не должен.
Что ты несешь. Замолчи. Заткнись, Дениз. Ты предлагаешь мне вместе с тобой развеять прах отца? Я уже отомстил ему. На этом хватит. Зачем ты это предлагаешь мне? Прищуриваюсь, поднимаю на неё голову и через припущенные очки впервые заглядываю в слабо виднеющиеся из-под тёмных стекол глаза сестры, сам не понимая, чего ищу в её глазах. То ли ответ, как принять все противоречивые эмоции и жить с ними дальше, то ли подсказку, зачем она делает то, что делает. Я просто не понимаю, но при этом старательно пытаюсь разглядеть что-то в омуте тёплых глаз, вызывающих в сочетании с её словами до такой степени значительный отклик внутри.
Внешне, конечно же, я остаюсь перед сестрой хладнокровен. Ни один мускул на лице не выдаёт внутреннего раздрая, а он бушует сильный. Меня буквально потряхивает от противоречивых эмоций, вместе с расползающимся в крови по венам самым блядским чувством, которое не признаю ни за что. Ни перед ней, ни перед кем-то другим я никогда не покажу слабости, привязанности, ценности чей-то жизни и уж тем более чувство вины и сожаления. Я не позволю мне помочь, не поделюсь мыслями, предпочитая пережевывать те в одиночку. Открыто я способен лишь на ненависть, высказывая о ней прямо и холодно в лицо, однако если дело коснется положительных чувств — тут из меня польётся вся моя желчь, за которой будет скрываться  правда и моё истинное отношение. Именно эта желчь сейчас рвётся из меня, трансформируясь в едкие слова, которыми хочу ужалить Дениз в ответ на действия. Однако я снова молчу, непроизвольно сжимая руку сестры от слов, какими ударила до того, как заглянул ей в глаза и потрясла ими сильнее, чем тактильным контакт.
Развеять вместе прах отца...
После её предложения мне становится только хуже, пусть я стараюсь не вдаваться в анализ и не ворошить сильнее улей с гудящими внутри эмоциями. Я даже не обращаю внимания, что она бросила мне банальный вызов, проговорив, будто я боюсь. Да. Но это я тоже не покажу.
В другой ситуации у меня имелся бы для неё ответ, но не в подобной и не к такой просьбе. Это оказалось слшком. Ком в горле не даёт Дениз ответить, всё на что способен сейчас — молчать и продолжать злиться глубоко в себе, не позволяя чувствам промелькнуть на лице. Злиться на то, что она возомнила думать, будто мои чувства похожи на те, которые испытывает она сама, злиться от слов, злиться от её незаслуженной помощи и искреннего порыва облегчить страдания, которые по сей день не желаю принимать и впускать в себя. Мне это не нужно. Мне не нужна помощь. Я справлюсь сам.
Отвожу голову от лица Дениз, делая вид, что выискиваю кого-то в толпе, когда на деле хочу просто скрыться от её понимающего и принимающего мои эмоции взгляда. Глаза сестры не источают укрора ко мне, она спокойно делится своей болью смешивая в нашу общую, словно понимает мои эмоции лучше, чем я себя сам и всматривается в самые тёмные участки моей души, в мраке которых закопал эмоции, обрушившиеся на меня мощым потоком после убийства отца.
Голос священника замолкает. Наши ладони размыкаются, и я чувствую непривычную потерянность, когда перестаю ощущать тепло её руки, странным образом сумевшее за сраные минуты пройти сквозь меня и заполнить всю темноту внутри. Прикрыв глаза, проговариваю себе грозное “соберись”, выдыхаю и прячу вторую руку в карман, одарив всех присутствующих своим равнодушием и холодом.
Внимание собравшихся перемещается к Дениз, как она выходит к священнику. Моё тоже. Не ожидал, что она будет говорить речь, по этой причине внимательно слушаю каждое её слово, сам не осозновая, в какой момент вытащил монету отца из кармана и принялся гонять дублон между пальцами. Толкнув тот вверх, позволяю перевернуться и сильно зажимаю, чтобы  не выпал из рук на фразе Дениз “и я сделаю все возможное, чтобы продолжить его дело жизни”. Я всё правильно понял, она претендует на семейный бизнес? Несильно подбросив монету большим пальцем, ловлю ту в кулах, найдя глазами в толпе Диего. По его роже получаю ответ. Да. Я всё верно понял. Похоже, мы с отцом недооценили эту пешку в нашей шахматной партии. Под руководством советника Маркуса Дениз вполне может через пару лет получить из мелкой пешки проход в ферзи.
Подбрасывая в своей излбленной манере дублон отца, двигаюсь в сторону склепа и колумайна, чтобы оставить подарок там и покинуть кладбище, но резко торможу, снова столкнувшись с Дениз. Посыл ранее произнесенной ею речи понял, но переговоры устроить лучше позже. И не здесь.
Качнувшись на пятках,  намереваюсь уйти, но она оборачивается ко мне раньше, чем успеваю развернуться к ней полностью спиной. Ладно. Повернувшись обратно, подхожу ближе к Дениз, спиной прислоняюсь к холодному мрамору и гипнотизирую какое-то время такой же напротив себя. Совсем забывшись в нашей никого не смущающей тишина, вновь начинаю гонять дублон между пальцами, подняв голову к Дениз после её вопроса и кивка на монету в моих руках.  В других обстоятельствах я, скорее всего, ощутил бы привычное мне раздражение, спроси она также про этот дублон, но сейчас мне словно самому хочется рассказать. Почему — не знаю.
— Это подарок отца. Он вручил мне дублон на следующий день после моего первого успешного дела. Впервые Маркус похвалил меня именно так, не ограничиваясь сухим и таким всегда по факту “ты можешь лучше”.  Издав негромкий смешок, сестра цепляется к последним словам, проговорив, что фраза отца — действительно была по факту.
— А то я не знал. Не думай, что открыла мне тут все тайны мироздания и вселенной Маркуса. Подкинув монету, кидаю её Дениз, наблюдая, как она переворачивает ту, рассматривая обе стороны. Покрутив дублон еще немного в руках, сестра перебрасывает тот обратно мне, вместе с адресованным вопросом. Невольно из-за её действий вспоминаю схожую ситуацию из детства, когда также задавали друг другу разные вопросы, перебрасываясь какой-нибудь вещью.  Суть игры была проста — поймать, ответить на вопрос честно и перебросить задавшему вопрос. Наша своеобразная измененная игра, пользовавшаяся тогда популярностью у всех подростков —  “правда или действие”. Вот только “действий” нам с ней хватало в другой излюбленной игре  — слабо. Потому в этой  “действие” мы поменяли на “желание”, которое каждый должен был исполнить, если отказывался отвечать на вопрос. Не важно когда и спустя сколько времени. В этом и заключалась главная прелесть игры: о желании можно было вспомнить в самый неподходящий момент для должника. Она играла на этом. Я тоже.
Улыбнувшись невольно от воспоминаний, которые сами всплыли в голове, переворачиваю дублон пальцами одной стороной к Дениз, пожав плечами.
— Не знаю. Отец говорил, что этот дублон из проклятого сокровища Ацтеков, которое украл Кортес. Хрен его знает, правда или нет. Узнавать я не стал, просто поверил отцу наслово, —  до её вопроса и не задумыался, почему. Наверное, хотелось верить, что он действительно подарил мне что-то ценное.
— Что говорил тебе? — поймав брошенную ей монету, Дениз изгибает бровь, требуя пояснений, — Какая для тебя у отца была коронная фраза всегда?

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status]

[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]

 

— Удивительно, но он, как и всегда, оказался прав, — Дениз смотрит мне в глаза, поджимая губы и вяло улыбаясь, — Только сам, почему-то, не последовал своему же совету. Собственная полуулыбка резко стирается с моих губ, сменившись холодным и свойственной моему характеру сдержанностью. Сжав дублон между указательным и большим пальцем, прячу тот обратно в нагрудный карман пиджака, размышляя над словами Дениз. Не сказал бы, что Маркус не следовал своим же советам. Более того, я уверен — отец припас бы ни один туз в рукаве, знай, кто я такой. Он считал меня семьей, доверял, а я этого и добивался с детства. В нашей партии Маркус не знал, что у меня преимущество по сильным фигурам и что ходы буду делать форсированные, оставляя ему совсем жалкий шанс на отыгрыш.
Между нами повисает с Дениз молчание. Прекрасно понимаю, чем сейчас заняты её мысли, так что дальше не тороплюсь с разговорами, сохраняя воцарившуюся тишину. Мне думается, будто ей нужно время, чтобы переварить сказанное, но я глубоко ошибаюсь, потому что от пробирающих до костей слов, Дениз переходит к таким же действиям.
Шаг с её стороны. Слова благодарности, и вот я ощущаю сильный спектр эмоций.
Меня словно кромсают на части, потрошат внутренности, которые горят огнём вместе с кожей, в то время как частые удары сердца разгоняют кровь по жилам. Дениз прижимается сильнее, сцепляя руки на моём теле, однако я не обнимаю её в ответ, но и не отхожу. В напряжении выпрямив спину, стою на месте, рук не поднимаю и отвожу голову в сторону, крепко сжав челюсти, когда в нос ударяет знакомый аромат, способный вытащить глубокие эмоции, спрятанные мной в самых тёмных углах воспоминаний. Прикрыв глаза, делаю поверхностные вдохи, чтобы её запах снова не впечатался в памяти и не въелся глубже, как это уже было когда-то.  Но впервые она так близко, что… Ебучие отголоски прошлого сами прорываются наружу, без особых препятствий преодолевая один мой холодный барьер за другим. Мне будто снова восемнадцать, я чувствую то же самое, что чувствовал тогда, а перед глазами вижу кадры, какие не хотел бы больше вспоминать никогда: в её взгляде  сильная затаенная обида на меня, в словах слишком много двойного смысла, которыми пытаемся расшатать мою броню, уничтожить выстроенные стены там, где их раньше не было — между нами, но сталкивается раз за разом с моим холодных безразличием. Сталкивается слишком часто, пока одним днём не разочаровывается сама, одаривая в ответ моими же эмоциями. И вот тогда внутри меня с треском рушится выстроенный ей мир, мрак поглощает последнее её тепло, оставляя на фоне  лишь приказ отца “держись от неё подальше”. И ведь я держался, с годами выработав на Дениз свои рефлексы. Душил на корню все порывы к ней. Молчал, когда хотелось наорать и встряхнуть, чтобы поняла и увидела, что делаю, но уроки отца даром не прошли. Эмоции я научился скрывать мастерски. Даже она не поняла и приняла так, как хотел отец. А я продолжил жить этой тактикой, сдержав свое обещание отцу.
Руки поднимаются за спиной Дениз в намерении отстранить её от себя, пока она не вытащила прошлое наружу, но на прерывают. Глаза встречаются с растерянным выражением Таниты, фокусируясь на женской фигуре до самого выхода. Надо уходить отсюда. Не пересекаясь с Дениз больше лицом к лицу, направлюсь к дверному проему, в котором еще минуту ранее исчезла раздражающая меня брюнетка, и снова замираю, слегка повернув через плечо голову. Периферическим зрением прекрасно вижу Дениз, слыша также хорошо, о чем говорит.
— Посыл в твоей речи я уловил, — слабо усмехаюсь, проведя большим пальцем по щетинистому подбородку, — мой советник свяжется с Диего для всех обсуждений.

Как и договорились с Дениз, следующим днём с моей и с её стороны были отправлены на переговоры наши советники. Дипломатические дебаты велись практически сутки, но к компромиссу мы пришли, распределив наши сферы влияния в семейном бизнесе. За Дениз я полностью оставил все дела в клубе и не выразил протеста, чтобы вливалась в другие сферы, без фанатизма, разумеется, а постепенно. Это просил отметить Фредерико — своего советника, что тот и сделал. В процессе разгребания скопившихся завалов я также понял, что дипломатичное разрешение ситуации с сестрой было не самым плохим вариантом и я впервые смог сосредоточить всё свое внимание на сферах, которые больше всего меня интересовали: поставки, партнерство с дистрибьюторами и нелегальная перевозка беглецов, скрывающихся от правосудия закона. Один канал по сбыту оружия налаживал ещё с отцом. Повторные переговоры после похорон Маркуса заняли у меня около недели, но всё прошло неплохо. Груз был отправлен сразу после решения всех финансовых вопросов. Привычный режим “всегда занят” тоже пошел на пользу. В эмоциях благодаря нему образовался штиль, а в голове меньше появлялось размышлений об отце. Я серьезно думал, что всё стало возвращаться на круги своя, пока одним утром Бен не влетел в мой кабинет, сообщая о пиздеце в процессе переправки нашего груза для партнеров.
— … Всё выглядит так, словно мы всех наебали… И бабки получили, и товар себе спиздили. 
Ошибаешься. Словно — неуместное слово. Всё не просто так выглядит — всё для наших партнёров так и есть. Сжимаю челюсти и выдыхаю воздух сквозь зубы, на корню придушив в себе эмоциональные ненужные порывы. Сейчас мне нужно переварить тот факт, что наёбщика наебали, ещё и тем способом, каким бы наебал сам, не будь Колумбийцы такие же, как и мы — наглухо отбитыми, с которыми подобные игры вести чревато для жизни. 
— Среди наших прошел слух, что к этому причастна Дениз… Бен замолкает, стоит мне резко встать с кресла и обойти стол, остановившись от него и Лорана в метре.  Вот сейчас я не понял. Наши советники провели переговоры. Мы разделили обязанности на острове и выделили, кто за что отвечает. Поставки — моё. Какого хрена тогда она полезла в сферу моего влияния? Я просмотрел бумаги раз и запомнил всё прекрасно — память фотографическая. Ошибаться не могу. 
— Откуда такие сведения? — прислонившись копчиком к столу, складываю руки на груди, отмечая про себя, что со слов австралийца всё также ничего не понимаю. Причем здесь, блять, Рауль. Чтобы не устраивать сраный сломанный телефон, Бен приводит ко мне человека, связующим звеном которого в этой цепочке никак не видел, пока испанец не заговорил. Не меняя позы, слушаю его, чувствуя расползающуюся по телу клокочущую злость. Если посмотреть со стороны, с которой мне все описал Рауль, то Дениз сделала очень грамотный и хитрый ход: создала видимость договоренности со мной, потом подкупила моего же человека и за спиной принялась тихо проворачивать свои дела. Слов подходящих не найти, чтобы передать происходящее у меня внутри. Я в ярости. Веди дальше переговоры, Сет. Дипломат из тебя вышел ахуенный. Винить в случившемся кроме себя некого. Молодец. Недооценил пизду — готовься получать пизды, в плохом смысле этого слова. Сорванный дистрибьюторский договор с Колумбийцами сильнее укрепит поддержку Дениз среди тех, кто уверен, что я сдаю позиции и не ровня отцу. Своими действиями она за раз продемонстрирует сомневающимся во мне людям своё влияние, мою некомпетентность в вопросах ведения переговоров и посеет смуту внутри моего лагеря. Дерзко. Если, конечно, Рауль рассказал всё. Я не имею привычки доверять тем, кто даже в “якобы благих” целях переметнулся на вражескую сторону. Такому типу людей, в принципе, нельзя доверять. Никогда не знаешь, что им одним днём покажется более выгодным: дружески обнять тебя, или всадить нож в спину. 
— Посматривайте за ним, — киваю Лорану и Бену вслед вышедшему из моего кабинета Раулю. 
— Думаешь соврал? 
— Делаю больше ставку, что рассказал не всё. Мексиканец кивает, возвращая наш разговор к актуальным темам: Колумбийцам и Дениз. 
— Как будешь ставить Дениз на место?
Вопрос этот решу позже. На повестке дня первым стоит пиздец с нашими недопартнёрами. 
— Для начала разберемся с Колумбийцами. Писали уже что? Бен тяжело сглатывает, кивнув головой. 
— Они назначают нам встречу, что будем делать?
— Попробуем договориться, собирайте людей. 
Оба они догадались, что никакого дипломатического разговора не выйдет и веду я их за собой на бойню. 
Оба понимали, что наглядная демонстрация силы, отказ прогибаться и даже соглашаться на маловыгодные для нас компромиссы — единственный спасающий положение вариант. 
Оба знали, что вернёмся мы не в том составе, в каком отправляемся, но всё равно пошли за мной, осознавая причину кровопролития. 
А крови пролилось много. Значительные потери понесли обе стороны. Колумбийцы этого так не простят и не оставят, но ближайшее месяцы точно не сунутся, дав мне возможность хотя бы выиграть время, нарастить силы и численность людей. Было ли ошибкой вырезать несостоявшихся сильных партнеров, открывающих для нас выход на рынок по поставке оружия? Да. Большой ошибкой. Но если бы я проявил слабость, моментально пошли ненужные мне сливы информации, доказывающие, что все слухи о расколе семьи Ривьеро после смерти Маркуса — нихуя не слухи, а достоверные факты. Дениз поднасрала знатно, преследуя собственные цели. Откуда такие выводы? До вспыхнувшей резни, Колумбийцы в разговоре не только дали мне понять, насколько сильно недовольны наёбом с моей стороны, но также предоставили куда более ценные сведения: как оказалось, только наёб от меня они и видели. Дениз нигде не фигурировала, следовательно, моя сестра не выходила с ними на связь. Либо не успела, либо её ход был более грамотным, сводящимся вообще не в переманивании партнеров на свою сторону, а в заключении сделки с кем-то покрупнее. Я склоняюсь более ко второму варианту. Колумбийцы такого тоже не забудут. Пиздеть на эту тему можно долго и нудно, но смысла нет, один хуй лучше отношения с недопартнерами не станут и мне, блять, очень хочется надеяться на наличие у сестры хоть какого-то продуманного и логичного плана. Хочется верить, что она просчитала все свои шаги наперёд и нашла для бизнеса выгодных партнеров, вообще подумала о бизнесе, а не действовала с целью просто поднасрать и подорвать доверие моих людей. С последним, к слову, справилась превосходно. Зерно сомнений посеяла сильное, не разделяющих мою тактику ведения дел Маркуса стало больше. 
Скидывая с плеч свою насквозь пропитанную кровью когда-то белую рубашку, вытираю о ткань руки, заметив движение через плечо. По белому халату и женскому голосу определяю, кто зашел в мою спальню, даже не оборачиваясь к гостье.
— Святая Мария, да ты выглядишь ещё хуже, чем твои друзья, — брюнетка быстро вытаскивает из сумки на кровать рядом аптечку, не понимая, что такого сказала и почему я смеюсь с её фразы в голос.
— Друзья? — в кривой усмешке сплевываю на рубашку в руках сгусток крови изо-рта, поражаясь наивности женщины, — Запомни: друзей не бывает, Танита, есть только союзники. Возможно, я мыслю неправильно и здесь тоже допускаю ошибку, но исправлять мне её точно не захочется, как и менять своё мировоззрение на данную тему. Проще терять тех, с кем вас объединяет одна конкретная цель, нежели глубокая эмоциональная кабала, именуемая у других людей доверительной связью. 
— Можешь говорить что угодно, — смочив марлевую тряпку в спирте, она аккуратными движениями прислоняет ту к моей исполосованной спине и глубоким ранам, вызывая шипение не из-за болевых ощущений, а из-за словесной хуйни, которую открыто несёт вслух, — но я видела твоё иное отношение, Сет.
— Рот закрой и не забывайся. Как тебя вытащил из борделя, так туда могу и вернуть. Ты рядом до тех пор, пока полезна в роли врача для моих людей и пока мне нравится тебя трахать, не строй иллюзий на свой счёт. Поджав раздражённо губы, Танита заканчивает обрабатывать моё плечо с появлением на пороге Лорана, который выглядит потрёпанным не хуже меня. Да уж, Колумбийцы дали нам жару. 
— Как выяснилось после встречи с Колумбийцами, Дениз обвела всех вокруг пальца и дала понять, что она умна, — демонстративно фыркнув, дергаю рукой, прогоняя от себя Таниту и встаю с кровати. Поняв всё, женщина собирает медикаменты обратно в сумку, на выходе проговорив, что зайдет ко мне позже зашить несколько крупных ран на моём теле. Ага, услышал, проваливай ты уже. 
— Я повидал много умных девушек, которые в итоге закончили проститутками на наших улицах, или такими же шлюхам в борделе. Дениз пока ещё из себя ничего не представляет, — проговариваю слова без примеси едких эмоций, которых и нет. Просто констатирую факт. Даже я из себя представляю мало чего, тем более без верных соратников и фундамента, возложенного Маркусом. Вслух никогда в этом не признаюсь ни за что и никому. И дело не в том, что я весь такой всесильный и невъебенный, рожденный побеждать. Нихуя не так. Просто я не боюсь неудач, не боюсь проиграть и начать с нуля, не боюсь самому себе признаться в провале, пряча после этого свои же признания глубоко и подальше от себя и всех остальных. Опять же по объяснимой причине — лидеры так не поступают, за любое проявление слабости меня сожрут. Такой путь мной выбран был осознанно и с раннего детства в достижении одной единственной цели — убить отца за его ошибку перед моей родной семьёй. Я годами душил в себе злость и дрессировал характер для того, чтобы умело скрывать все свои внутренние сомнения и другие чувства. Чтобы отец и все остальные видели меня таким, каким должен быть по статусу. Кто из себя хоть что-то представлял — Маркус. Тот построил свою империю голыми руками и поначалу в одиночку прошёл через многое, пожертвовав для этого также немалым. —  Возьми любую такую умную девку с улицы, посади в налаженную структуру, и та сделает ровным счётом то же самое. Максимум Дениз на сегодня — управлять другими. Думаешь она пошла бы с вами в пекло к Колумбийцам бок о бок, или в одиночку всё вывезла? Сомневаюсь. Через лет семь — вероятно. Сейчас — нет. Залог победы моей сестры — в людях рядом с ней, которые способнее и опытнее неё самой. В моих людях, с которыми я работал плечом к плечу и проходил вместе один путь. Потому ты весь остров перероешь, но предоставишь мне имя того, кто помог ей увести груз у нас из-под носа, и кто ещё был во всё замешан, понял меня? — он утвердительно кивает, но в отличие от Таниты не спешит покидать комнату. Ёбаная семейная революция у нас на этапе “вспыхнула и опалила всех нахуй” и, конечно же, Лоран намерен о ней поговорить.
— Что ещё? 
— Не хотел бы тебе этого говорить именно сейчас, но люди ждут решения? 
— Ждут решения? 
— Ты меня понимаешь. 
Понимаю. Дипломатического союза у нас с сестрой не вышло. В ближайшее время остров расколется на два лагеря и раз уже свои сделали вывод, что мы в очень уязвимом положении, рано или поздно это заметят и наши внешние враги. По возвращению от Колумбийцев половина были в курсе, в какую заварушку ввязались и из-за чего. Кто-то не выказал сомнений в моих действиях, другие поставили перед фактом, что не разделяют мои идеи и методы Дениз им ближе. Идиоты. Никого, похоже, не смутило, что она весь пиздец и приготовила, добавив перца в ту отрасль бизнеса, куда банально соль сыпать не следует. Но имеем что имеем. Уйти к ней изъявило желание предостаточно моих людей, сестра может праздновать свою победу. Отпускал я их без проявления видимых эмоций, пусть на прощание внятно донёс: если кто-то из них столкнётся со мной лицом к лицу — живыми не уйдут.  Слово я своё держу. Предательств не прощаю и обратно уже не приму. Превосходство по численности перешло к моей сестре. Лоран, как и я, понимал, что мне нужны люди, а привлечь к себе новых сторонников быстро можно было только одним способом — подставить Дениз в ответку. Как — пока не знал. Но придумаю…
Шагая вдоль береговой линии пляжа на одном из отдаленных от дома островов, проговариваю с Сэм наши действия, прорабатывая отступные ходы, если что-то пойдёт не так. Полмесяца для разработанного нами плана — мало, потому и я и женщина относительно готовы к какой-нибудь возникшей хуйне в процессе его реализации. После подставы Дениз с грузом, от меня к сестре перешло много людей, следовательно, нельзя было допустить притока новых на её сторону. Куда ударить свою сестру в ответ без сильных последствий для нашего бизнеса — не знал, пока Рауль не слил мне сведения, что та готовится взяться за переправку беглых преступников в следующем месяце. Я планировал не отходить здесь от графика отца — перевозить беглецов не в курортный сезон, делая перерывы между такими “отгрузками” в четыре-пять месяцев. Но Дениз клала, похоже, на не просто так установленные правила Маркуса и решила опередить меня, переманив на свою сторону новых людей и переправив тех к нам в ближайшие недели три. Подобного не мог допустить. Потому всё обдумал и принял намерение подставить сестру перед потенциальными соратниками наиболее простым способом — сорвать ей переправку беглых преступников, выставив всё так, словно она сдала их федералом, заключая с правоохранителями более выгодную сделку.  Вмешивать в такие дела блюстителей закона было отчаянно даже для меня, но имея в числе своих приближенных бывшего копа — пришёл к намерению рискнуть, доверив Сэм сложную часть работы.
Тезисно мы действовали согласно основным пунктам:
1. Придумать легенду и внедрить Сэм в число сбежавших преступников (еще до первой встречи Дениз со всеми ними), чтобы она действовала изнутри и была для беглецов в последствии своей — такой же кинутой. По моим подсчетам проведет Саманта на острове пятнадцать дней до ближайшей переправки.
На изначальном этапе мы имели меньше всего сложностей — всю процедуру перевозки она сама прошла всего полгода назад. На острове практически не светилась, потому что после демонстрации своих снайперских навыков ещё отцом была переброшена к составу, ответственного за охрану нашей береговой территории и водных границ от непрошенных гостей и соседей, редко покидая океан и морское судно. Сегодня ночью мои люди тайком переправят Сэм на один из наших отдаленных “не отмеченных на карте” островов, где новоприбывшие и нуждающиеся в укрытии находятся временно — пока не купят билет в новую жизнь и не соберутся в необходимый для переправки состав. Держать непроверенных преступников месяца три вдали от нашего основного дома тоже было идеей отца. За это время он проверял, кого стоит сразу отправить на корм рыбам, а кто будет полезен. На этом же острове происходило его знакомство с беглецами, оплата и обсуждение, кем те хотят стать в “новой жизни”. Набрав определенный по численности состав для переправки группы, Маркус подготавливал всем беглецам документы, кров и сразу пристраивал в рабочие сферы определившихся, защищая тех от проблем прошлого в дальнейшем. На тех же условиях, разумеется: верности и своевременной финансовой оплаты за сокрытие. Первоначально Сэм должна была пройти с Дениз всё вышеперечисленное, чем занимался отец, и познакомиться с остальными беглецами, действуя согласно придуманной ей легенде появления на острове. 
2. Пока Дениз собирает плату и подготавливает документы для новоприбывших, Сэм требовалось посеять в головах преступников сомнение, что дочь Маркуса — ведёт также гладко дела, как и отец. 
Этот этап был уже сложнее, но я опять сделал ставку на навыки Сэм и её прошлый опыт работы. При первой своей переправке она практически подняла бунт, сблизившись слишком быстро со своими будущими “коллегами” и высказывая также слишком убедительно свои сомнения на счёт Ривьеро, которые были в итоге услышаны людьми. Сейчас ей требовалось повторить те же действия — в этот раз намеренно и против Дениз, причем тихо, и чтобы та о смуте не прознала. 
3.  Чёткое следование по выбранному нами маршруту и спасение тех, кого в облаве с федералами можно будет спасти. Вроде финал прост — Дениз отдает указание отплывать с особым “грузом” с тайного острова, готовится дома к приему новых жителей, которые благодаря нам не доезжают, — а вроде и нихуя. 
Именно здесь заключалось больше всего неточных переменных. Начиная от конкретного следования по курсу и заканчивая удачным побегом Сэм, с хотя бы частью людей с судна. Подставлять скрытый остров для временного пребывания преступников в наши планы не входило. Цель преследовали ударить исключительно по репутации Дениз и настроить “преданных” беглецов против неё, а не по прибыльной сфере бизнеса. Потому пошли по иному пути, в котором дыр было больше, чем у всех шлюх на этом острове вместе взятых. Поначалу дней десять ещё в процессе разработки плана Сэм пыталась выйти на своего старого информатора, временами заплывающего в наши дали. Если бы тот не мелькнул на радарах — завернули с ней весь план и сели за разработку нового. Потому что сливать федералам координаты маршрута беглых преступников планировали не лично, а опять же — через старые связи Сэм и по цепочке: женщина льёт те информатору, а тот уже выше. Никто не давал гарантии, что информатор появится, сольёт вовремя наши сведения и вообще не кинет. Однако я пошёл и здесь на риск, когда столь важная для нас личность, все-таки, встретилась с Сэм и женщина передала координаты маршрута. Здесь, к слову, также не всё планировалось гладко. Маршрутов перевозки у Маркуса было всегда заготовлено несколько. И они постоянно менялись по логичной причине — чтобы не привлекать нежелательное внимание к туда-сюда плавающей судоходной яхте по одному пути и через один и тот же временной промежуток. Все наши передвижения раскрывать мы не могли, опять же из личных соображений. Нужно было выбрать один маршрут, который не жалко слить. Где-то три из имеющихся основных пролегали в нейтральных водах и выходили из нашей зоны охраны. Один маршрут мы выбрали как раз из таковых, и задача Сэм заключалась в еще более сложных действиях: чтобы курс был задан верный и не пошло отклонений от него. 
На трёх основных этапах всё могло пойти не по плану.
И конечно же всё пошло не по плану.
В ночь перевозки разъяренная Саманта влетела через главный ход дома с простреленным плечом, мокрая, вся в крови и угрожала каждому, кого встречала на пути. Бен зашёл примерно такой же следом за ней, делая для меня перевод с матерного жаргона женщины и обрисовывая случившееся. По основному маршруту судно, естественно, не последовало. Отклонилось от курса сильнее, чем ожидали и вплавь беглецам вместе с Сэм пришлось добираться до катера к моим людьми дольше. Вытащить женщине удалось человек двадцать из пятидесяти. Остальных повязали федералы прям на судне, а где-то с десяток потом потонуло и банально не доплыло. Итог — к нашим рядам примкнуло новых десять рыл. Великая Китайская мощь прям. С ними, блядь, точно войну выиграю и задавлю численным превосходством. На других двух этапах Сэм также столкнулась с разными сложностями, честно признавшись, что на одном из них моя сестра ее чуть не раскусила и она была близка к провалу мисси. Но пронесло.  Своего мы добились, конечно. Результат хуевый, чем хотелось бы, но тоже результат. Выжившие Дениз подставу не забудут, как и то, что мы согласились им помочь и скрыли от преследования, предоставив защиту, которую обещала им сестра. 
— В следующий раз будешь знать, что делать в схожей ситуации.
— Заебись, я прям предвкушаю, в какое говно, блядь, ты меня из-за вашего конфликта ещё втянешь, — зажимая свое раненное плечо, она шипит от боли и злости, продолжая плеваться ядом, который пропускаю мимо ушей, — Ты проебался, Сет. У Дениз хатка Маркуса, и больше тебе скажу — мозги ей не напекло явно, — оттолкнув от себя Бена, решившего помочь ей дойти до комнаты Танины, Саманта презрительно фыркает, — она соображает, что делает и даже без твоего невьебенного опыта ведёт себя уже как хороший стратег. Если не хочешь прямо сейчас пиздовать защищать наш тыл 24 на 7 — звони своей сестре и садитесь, сука, снова за ваш круглый стол переговоров. За эти пятнадцать дней пересечения с ней на острове могу сделать следующий вывод: если продолжите в том же духе — спалите здесь всё к хуям, лишив меня и всех остальных последнего дома.
— Дома? Тебе у нас уже нравится? — усмехнувшись, облокачиваюсь локтем на перилле лестницы, не отводя от брюнетки глаз.
— Конечно нравится, — она говорит с неприкрытым сарказмом, разгибая на руке пальцы при перечислении, — океан, шлюхи повсюду и двадцать ёбнутых пидрилл на один квадратный метр — пиздец земля обетованная! Оргазм ловлю каждый день от пребывания здесь, — зашагав в сторону лестницы, брюнетка оборачивается ко мне через плечо, бросив напоследок:  — по поводу переговоров я серьезно, Сет, половина из нас не для того выбиралась из ямы с дерьмом, чтобы упасть в новую, — встретившись на лестнице с Лораном, Сэм отмахивается от его расспросов, что пошло не так, попросив мексиканца об одном одолжении: — если я опять задумаюсь над участием в каком ахуенном плане, где вместе в одном предложении фигурируют Дениз-Сет, пни меня сразу по жопе от души, договорились?

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status]

[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]

Раскуривая на ходу сигарету, сажусь с ней за стол, делаю первую глубокую затяжку, изредка стряхивая пепел в пепельницу, которую гипнотизирую последние минут десять, в безуспешных попытках переключить внимание со своих давящих мыслей на предмет интерьера. Не удивительно даже, что не получается. Сколько не смотри в эту чертову пепельницу, всё равно придётся признать очевидный факт: ситуацию я нихуя не контролирую, причем давно, впервые пуская в свои дела столько импровизации, ко всему прочему ещё шагая по ебанутому пути “авось повезёт”. И этому меня учил Маркус? Да хуй там плавал. Едкий дым въедается в лёгкие и клубком рассеивается передо мной, пока мысленно продолжаю обсасывать собственную тактику управления семейным бизнесом, а точнее говоря — полное её отсутствие. Будь у меня продуманная тактика, один пиздец не сменялся бы другим: сперва хуйня с Колумбийцами, далее проёб груза, а в завершении потеря потенциальных сторонников. Пока в этой войне нет победителей. Мы с сестрой идём в одном ряду долбаёбов,и если дальше продолжим шагать по этому пути — уничтожим империю отца меньше, чем за полгода. Вот спрашивается — какого хуя, Дениз? Какого хуя было заключать со мной пакт о ненападении, разводить дипломатию, если изначально планировала... блять, а вот что она планировала? Какие цели преследовала, когда решила под дипломатической эгидой тихо проворачивать свои дела за спиной? Так и не понял её тактику, потому что...
— Я тут нашел кое-что, — потеряв суть мысли из-за появившегося в дверном проёме Лорана, поднимаю на него глаза с тлеющей сигареты, рукой приглашая мексиканца в свой кабинет
— Это что? — взяв этой же свободной рукой протянутую мне папку, кошусь на бумаги и открываю те. Если бы распахнул страницы сразу — вопрос отпал сам собой.
— Я шёл по следу того, кто помогал Дениз с грузом, а вышел на Войт.
— Вижу, — не без усмешки разглядываю фото нашей беглянки, впервые объявившейся за такое долгое время. Надо же было так глупо попасться в объективы фотокамер и под прицел прессы на каком-то всратом светском мероприятии. — Хорошая работа. Войт займется Сэм, а ты введи Бена в курс дела и отправь его по своей последней зацепке. На месте быстрее что-нибудь найдет и выйдет на инкогнито, что спиздил у меня мой груз по указке Дениз. Затушив сигарету в пепельнице, встаю из-за стола и вместе с Лораном покидаю свой кабинет, расходясь с ним в холле также в разном направлении: он спускается вниз на первый этаж на поиски австралийца, а я уверенным шагом следую в комнату Таниты, открывая дверь без стука и заходя в спальню. Сэм с перебинтованным плечом сидит на подоконнике одна, разглядывая свои руки и поднимает на меня глаза, когда громко захлопываю за собой дверь. 
— Успокоилась?
— Ты, блять, серьезно? Нихуя я не успокоилась, — продолжает она, а зубы смыкаю я, спрашивая себя, какого, блядь, хуя эта девка себе позволяет? —  Из-за какой-то хуйни нас перебили и меня злит такой исход, злит, что ты со своей ебаной гордостью нихрена не понимаешь и... Сократив разделяющее нас расстояние, с силой дергаю женщину за шею с подоконника, когда её уносит конкретно не туда и сам разговор она продолжает со мной не в том тоне.
Ты на меня работаешь, а не наоборот, заруби себе это в мозгу и на подкорке, блядь. Поток из её ебантого рта обрывается, Сэм  рефлекторно цепляется ногтями в мои пальцы, впивающиеся в её кожу, но я не размыкаю своей железной хватки, заставляя смотреть мне в лицо, чтобы уловила и мой посыл, и мой настрой. 
— Рот закрой и не испытывай моё терпение, если я время от времени закрываю глаза на твою дерзость — это не означает, что тебе позволено дерзить мне и забывать свое место. Продолжишь выебываться, я быстро тебя пущу в расход и заткну с концами, не посмотрев больше на твою полезность, — сильнее сжав её шею, холодно смотрю Саманте в лицо, не демонстрируя женщине никаких раздражающих эмоций, в то время как она растерянно взирает на меня своими распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, жадно хапая воздух, которого резко перестало хватать, — услышу ещё хоть одно сомнение в моих действиях, словах или решениях — в этот же день пополнишь численность шлюх в борделе, поняла меня? Высвободив брюнетку из хватки, отталкиваю обратно к окну и равнодушно стряхиваю рукой, удерживающей её ранее.
— Поняла, — в кашле шепчет мне Саманта, касаясь пальцами места на шее, где ещё секунд тридцать назад были мои пальцы. Пока она возвращает себе способность дышать, я кидаю рядом с ней на подоконник папку.
— Изучай. Твое новое задание, — склонившись над бумагами и фотографиями, женщина бегло изучает содержимое папки, вопросительно изогнув бровь, — мне нужно, чтобы ты её выследила и привезла сюда. Живой. Сделать всё необходимо без шума и привлечения лишнего внимания, потому что параллельно на неё охотятся копы. Ты знаешь, как те мыслят и твоя задача опередить их, добравшись до Войт первее, — когда она порывается  покинуть спальню, дергаю её за локоть, потому что не договорил, — повторяю: она нужна мне живая, — хмыкнув, Сэм сухо дает в ответ “всё ясно”, демонстративно закатывая передо мной глаза, когда предупреждаю её, что последнее, чего стоит делать — недооценивать Робин Войт. Если  девка раз смогла дать отпор моим людям и копам, скрывшись от всех, значит способна повторить свой трюк и во второй. 
— Поняла я тебя, доставить живой, про невредимой слов не было.
— Я тебе ещё раз повторю: не стоит недооценивать её... Звонок сотового в кармане отвлекает от разговора. Раздраженно вытащив тот, вижу на экране имя “Дениз”, жестом руки обозначая Саманте, чтобы проваливала. Будем считать, разговор с ней окончен. Не обдумывая своих действий, отвечаю на входящей сестры, застыв у окна при произнесенном словосочетании “наше место”. Электрический разряд тока проходит от головы в ноги и бьёт прямо в сердце, рассеивая дальше дрожь по всему организму. Мне нужно чуть больше минуты, чтобы обуздать эмоции и сжать дрогнувшие руки крепко в кулаки, подавляя в себе порыв выкинуть сотовый в закрытое окно. Прекрасно, блядь, понял, где назначила встречу, но нахуя, Дениз? Мало других мест для разговора? Почему, сука, именно это? 
Я туда не поеду. Я, блядь, всего шесть лет назад затолкал свои чувства с концами, не без помощи появившегося в её жизни клубного каблука, который и помог затушить все “не те” эмоции и оставить прошлые чувства в блядском прошлом. В нашем месте я тоже был шесть лет назад, потому что сделал озеро знаковым и пришёл к нему один, с целью попрощаться со всеми воспоминаниями и отпустить. И для чего, блядь? Чтобы туда снова вернуться, еще и с ней? Нихуя. Расхаживая по комнате с четвертой выкуренной сигаретой, поглядываю на наручные часы. С её звонка прошло сраных десять минут, но для меня эти десять минут были такие же долгие, как и последние двадцать лет жизни. Блядь. Зачем позвала меня туда? Убить, утопить в том самом озере? Хуй вот знает. Не исключаю ни одного варианта, поражаясь больше собственной глупости, когда сажусь за руль и жму педаль газа, не ответив своим людям, куда я уезжаю и зачем. Уверен, отец сейчас собрался в свой прах и перевернулся с одной мыслью — я вырастил долбаёба. Зажимая сигарету между губами, выкручиваю руль, чтобы не задеть впереди растущую пальму, один хуй задев её. Да ёбаный ты в рот! Ненавижу водить ночью, ненавижу водить на острове, где хуй развернешься, ненавижу водить. Сбросив скорость, паркую тачку недалеко от уже одной припаркованной и глушу движок, сквозь сигаретный дым рассматривая в лобовое стекло знакомый вход. Нахуя я сюда приехал? Вот, блядь, нахуя? Очевидно же, что наше место для встречи выбрала не просто так. Докурив сигарету, выкидываю бычок в приоткрытое окно, ствол из-за пояса оставляю на приборной панели и хлопаю дверцей, выходя наружу. Без оружия зря иду к ней, всё может быть подставой, очередным просчитанным ходом Дениз, в котором она предусмотрела всё на несколько шагов, чтобы избавиться от меня и положить таким образом нашей войне конец.
Однако я пригибаюсь и прохожу вглубь тоннеля, неспешно двигаясь внутрь, параллельно с движением видя перед глазами дохуя воспоминаний, связанных с этим местом. Опустив глаза вниз, не свожу их со своих ног до тех пора, пока не слышу впереди движение и не встречаюсь с глазами Дениз. В нос ударяет знакомый запах. Тот, за который в прошлом готов был продать душу, лишь бы ощущать всегда на своей коже. Тот, который был роднее и дороже всего. Тот, который сейчас заставляю себя не вдыхать. Задержав дыхание, сохраняю с Дениз дистанцию, по привычке уже, когда так рядом с ней, делая дальше вдохи исключительно ртом и не позволяя её запаху снова забраться мне под кожу и глубже. Бегло осмотрев место, в котором знаю каждый угол, возвращаю внимание к Дениз, стараясь не показывать своего удивления и непонимания. Мы здесь одни. Одни, блядь. Ранее озвученный самому себе вопрос вновь приобретает актуальность — нахуя, Дениз? Ступив шаг вперёд из темноты, слышу шипение сестры, с которым она утыкается пальцем мне в грудную клетку, моментально вызвав ответную реакцию. Не трогай меня. Не трогай, блядь, меня. Особенно здесь. 
— Заткнись, Дениз,   не смей ксаться, — перехватив её за руку, опускаю ту вниз, разжимая пальцы, когда она сама выхватывает ладонь из моей цепкой хватки, продолжая глупую тираду. В другом месте слушал, может быть, её внимательно, но мой взгляд то и дело падает на озеро, и я уже не могу отвести с него глаз, слыша вместо гневных слов Дениз её смех, эхом отскакивающих от стен и в моей памяти. Следуя за отражением луны, запрокидываю голову вверх, невольно вспоминая свой первый прыжок в водную гладь вместе с ней, а следом последний — когда был здесь один и не хотел всплывать на поверхность, желая пойти на дно со всеми чувствами, разъедающими и разрывающими изнутри. Долгое время с задержанным дыханием находился под водой с мыслью сдохнуть прямо на дне этого озера, только бы больше ничего не чувствовать. Сохраняя со своей стороны молчание, выдыхаю через нос, открывая раздраженно глаза от фраз Дениз, смысл которых впервые проходит в мои уши и дальше. Что ты, блядь, несешь? Что я начал? Что я, блядь, начал?
Спустя стольких лет мне впервые вновь люто хочется всечь ей, наорать, встряхнуть и зажать между собственным телом и стеной, донося простую истину: меньше всего я хочу пересекаться с тобой. Мне оно вообще нихуя не всралось, Дениз. Я не желаю вспоминать прошлое, не желаю ворошить улей собственных эмоций, который забетонировал, чтобы эти самые эмоции к тебе не убили меня нахуй, жаля с каждым днём, который ты начинала с ненависти ко мне и заканчиала ей же, слишком больно и всегда так не к месту. Я, блядь, пошёл на хуйню с дипломатическим договором исключительно для того, чтобы в последствии существовать как можно дальше от тебя и не видеть в памяти ничего, что когда-то так крепко и прочно связывало меня с тобой.!
Но я держусь. Внешне сохраняю былое хладнокровие, не давая внутреннему улею треснуть, а рою пчёл вылететь наружу и покусать меня самого. 
— Я устроил? — держа с ней всю ту же дистанцию, смыкаю челюсть, злясь и от претензий, и от тона, в каком начала разговор со мной. — Что я, блядь, устроил? Заключил с тобой договор и пошёл проворачивать дела за твоей спиной, так что ли? — откуда столько дерзости и бесстрашия в Денизовской башке. Сейчас озвучиваю ей то, что, сука, сделал как раз не я, а она смотрит на меня с таким выражением в глазах, будто озвученное мною же — мои “заслуги”. — Сам ударил по бизнесу поставок и наебал Колумбийцев, чтобы те пригласили меня после на встречу нашпиговать меня же и моих людей свинцом, объявляя несоставявшемуся  партнеру войну, которая ещё разгорится в ближайшем будущем? — последнюю фразу чуть ли не рычу ей, чтобы в мозгах пошло шевеление в сторону мысли — нахуя мне подставляться до войны и рисковать головами всех, включая своей собственной? — Ты чем, блядь, думаешь, обвиняя меня сейчас в том, что начал не я? — переведя дыхание, слушаю поток слов сестры, ощущая, как что-то внутри меня всё-таки ломается и утопает в агрессии. Настолько сильной, что не сдержусь же ведь сейчас. Закрой свой рот. Прикуси язык и не забывайся, Дениз. Говорить так будешь со своим клубным пиздолизом, но не со мной. Стянув пиджак, кидаю тот на ближайший камень, чтобы сесть на ткань сверху и перевести дыхание. Отойти немного от эмоций внутри, потому что при продолжении разговора в таком градусе меня ждёт только один исход — я потеряю внешнее самообладание, и она увидит на моей роже всё, что чувствую внутри.
Из-за нашего эмоционального диалога в этом месте, из-за того, что сама она находится слишком близко ко мне. Из-за слов и претензий, которые, сука, не имеет никакого права мне говорить, еще и в подобном тоне. Потом что, блядь, как и двадцать лет назад мне не плевать на её словесные колкости. Не плевать, блядь. Чувствую я то же самое! Развернувшись ко мне спиной, сестра продолжает говорить со мной не так и забивает своими словами последний гвоздь в крышку гроба моего спокойствия. Выдохнув шумно через нос, сокращаю блядское расстояние между нами сам, и с силой дергаю Дениз за волосы на очередной едкой фразе, разворачивая лицом к себе и заставляя смотреть мне в глаза.
Чего заткнулась теперь, я во внимании, блядь. Оттянув сестру за копну волос назад, впериваюсь тяжелым взглядом, также сильно хватая второй рукой низ женского лица. Впиваюсь пальцами ладонью в её скулы и подушечками в щеки, в другой ладони грубее сжимая волосы, когда она после недолгого молчания продолжает говорить с того места, на котором остановилась. Это злит сильнее, побуждая встряхнуть Дениз ещё раз и сжать низ лица до покраснения её кожи. 
— Прикуси. Свой. Язык, — раздельно и спокойно проговариваю каждое слово, практически опаляя дыханием её губы, поражаясь, насколько ровно звучит мой голос и как слова не вяжутся с действиями, какие проявляю. Увернувшись от первой пощечины, которую Дениз решила влепить мне по лицу в овтет, делаю с сестрой шаг назад и, забыв, что в той стороне из земли выступает небольшой камень, спотыкаюсь об него, встретившись вместо глаз сестры с её ладонью, когда поднимаю те со своих ног. Вторая пощечина быстро достигает цели — моей щеки, звон от которой отходит в уши, а легкая пульсация проходит к подбородку, побуждая меня дернуть сестру за волосы вниз с новой силой и до скрежета зубов сжать собственную челюсть. — Всю хуйню начала ты, действуя за спиной хуже крысы. Делаю вывод, что своими словами попадаю точно в цель, когда Дениз отпихивает двумя ладонями меня в грудную клетку и толкает сильнее от себя. Дальше в права вступает банальная физика: инерция и гравитация, тянущая меня к краю озера. Падать в воду я не планирую, рефлекторно взмахиваю руками, пытаясь найти хоть какое-то препятствие на пути, чтобы сохранить равновесие и вернуть себе устойчивое положение, но встречаются мои пальцы только с одним — рукой Дениз, за которую тяну её следом.
Всё происходит за какие-то секунды. Вот мы вместе стоим на твёрдой земле, а потом перед глазами всё уходит, сливаясь вместе с очертанием каменных стен в воде и громком “бах”. 
Холодный поток воды пробирается под ткань и ворот рубашки, в ушах слышится шум — тоже воды, рябь которой вижу перед собой, прежде чем всплыть наружу. Встряхнув головой, хватаю ртом воздух и замираю, стоит Дениз вынырнуть следом за мной и опустить ту самую руку на мое одно плечо, загребая второй по воде так же, как это делаю сейчас я. События до такой степени воспроизводят наше прошлое, что я просто смотрю Дениз в глаза, испытывая, блядь, то же самое. Все те же ощущения, какие переживал с ней в этом же сраном озере двадцать лет назад.
Нахуя. Нахуя ты меня сюда привела. Я больше не хочу переживать старую боль и снова ощущать её. Я вообще не хочу больше ничего ощущать. Без этого живется проще. Разорвав зрительный контакт с сестрой, резко отплываю назад и также быстро начинаю загребать обратно к берегу, вскоре ощутив под ногами твердую почву. Надо решать срочно вопрос, из-за которого притащила сюда и расходиться нахуй. Расходиться с концами и жить на этом острове так, как планировал с заключением того блядского переговора.
Не оборачивая головы к сестре, вытираю руки о пиджак, брошенный ранее на камень, после чего вытаскиваю свой сотовый и нахожу в галерее фотографию заключенного договора, увеличив тот в раза два. 
— На, освяжи память, — показав ей экран мобильника с увеличенными пунктами, передаю сотовый в руки Дениз, обратив внимание, что она удивилась содержанию фотографии. Либо играет удивление, актриса превосходная с детства ведь.
— Ты издеваешься? — голос звучит как сталь, несмотря на тот факт, что вопрос её выбешивает до трясучки внутренних органов. Что это? Это, блядь, наш дипломатический договор. — Это то, к чему пришли Диего и Фредерико, вернувшись после переговоров. Как видишь из пунктов, влезла в сферы моего влияния ты, дав мне понять, что в рот ебала какие-то наши соглашения. Прислонившись копчиком к одному из массивных камней, сдвигаю брови на переносице, потому что нихуя не понимаю, зачем делает сейчас то, что делает. Никогда она не оправдывалась ранее передо мной за свои действия, схуяли сейчас начала? Если только... Нет. Не поверю я в такое. Не могли два взрослых мужика до такой степени проебаться и подставить нас. Забрав сотовый у Дениз из рук, выставляю перед ней указательный палец, набирая номер Фредерико. Спустя несколько долгих гудков, я ставлю звонок на громкую связь и опускаю рядом с собой на камни, спрашивая у своего советника, кто по их согласованию отвечает за поставки груза и переправку беглых заключенных.
— Как — кто? Мы оставили эти сферы за тобой, Маркус тебя в них кинул, как исполнилось восемнадцать, потому пришли с Диего к единогласному соглашению ничего не менять. После слов Дениз, вмешавшейся в наш диалог, советник замолкает, а я поднимаю свои глаза на сестру, поняв, что, блядь, произошло.
— Звони Диего, будем сейчас разбираться во всем вчетвером.

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status]
[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]
Не знаю, как проходила встреча наших советников, но из всех произнесенных слов Фредерико делаю вывод — у них состоялся разговор слепого с глухим. Так, блядь, и я мог с Дениз договориться. Нахуячили они, конечно, такую хуйню, показывая мне, насколько хуевая у нас картина вырисовывается. Если сестра делала последние месяцы одно и то же со мной, кто, блядь, отвечал за всё остальное? Призрак Маркуса? Даже думать не хочу о масштабе пиздеца там, где полгода никто из нас ничего не контролировал. Сука. Отец ни на один месяц не оставлял даже самую мелкую сферу бизнеса без присмотра. А тут полгода, мать вашу, всё как-то плыло само и уверен, потонуло нахуй, или было разворовано, пока мы играли с сестрой в игру кто кого переебет, в итоге наебав самих себя. 
Разминая затекшую шею, раздраженно хмыкаю на очередную фразу советника, подтверждающую, что знатно они проебались в своей дипломатической миссии. Надо смотреть эти договора и быстро разгребать завалы, потому что с такими невъебенными дипломатическими решениями от бизнеса отца серьезно ничего не останется.
—  Хорошо, — соглашаюсь с предложением Дениз, взяв сотовый в ладонь, — Фредерико, ждём тебя. Перспектива переступать порог родной обители мне не улыбается. Не чувствую я больше в особняке себя как дома, не просто так ведь после убийства отца я сам себя выпиздил из него, о чём не жалею. Семейный особняк стал ассоциироваться у меня с персональным мавзолеем памяти, среди воспоминаний которых меньше всего хочу ворошить связанные с отцом. Но делать нечего. Нейтральную территорию Дениз выбирать не умеет, понял уже. Фетиш, похоже, собирать меня там, где нас с ней связывало много из нашего общего прошлого. 
Оттряхнув от пыли и земли свой сухой пиджак, закидываю тот на плечо и шагаю к выходу за Дениз, держа с ней привычную мне за двадцать лет дистанцию. Всегда было сложно находиться с ней слишком близко, но и поодаль также невозможно, потому что тянуло. Тянет и сейчас, но я не конченый мазохист, чтобы собственноручно откапывать к ней давно безответные с её стороны чувства, которые закопал с концами много лет назад не просто так. Отсюда и не нарушаю границ. Ни в метрах, ни в словах. Не говорю с ней больше. Не отвечаю и не даю обратной эмоциональной реакции с направленными в её сторону взглядами. 
Хлопаю дверцей авто, из кармана пиджака вытаскиваю портсигар с сигаретами и раскуриваю одну в салоне, прежде чем выехать за Дениз. Даже по пути сохраняю то же привычное расстояние, медленно петляя за ней по ночной островной дороге и паркуюсь также дальше от автомобиля сестры, хлопая дверцей на выходе из тачки. 
Особняк не разглядываю, перед Диего тоже не расшаркиваюсь на приветствия. Слабо одариваю советника и крёстного Дениз скупым кивком головы, как сестра отказывается давать ему объяснения, какого хуя и она и я мокрые насквозь. К тому же, приехали сюда вместе не за этим. Ослабляя на шее галстук, киваю теперь уже сестре, открывая дверь спальни, в которой долго тоже стараюсь не задерживаться. Сняв с себя мокрую рубашку и брюки, переодеваюсь в темную футболку и такие же джинсы. Мокрые вещи складываю аккуратно стопкой у кровати, пиджак хватаю в руки, спускаясь к первому этажу на голоса спорящего Фредерико и Диего. Как появляюсь в дверном проеме — оба замолкают, опустив свои виноватые глаза в стол и разложенные документы. Что, стыдно теперь? Взрослые, сука, мужики, с большим опытом за плечами по ведению дипломатических переговоров и чего имеем по итогу? Обосрались вдвоем с таким же размахом. Кинув небрежно на спинку стула пиджак, сажусь напротив советников и взмахиваю им жестом руки — дескать, давайте, рассказывайте, как вы так умудрились проебаться. Поочередно советники оправдываются, каким образом у них случилась эта детская неожиданность, когда я внимательно читаю свой договор и договор Дениз, ничуть не отличающийся от моего. Пока сравниваю два документа, отчего-то хочется встать, покурить и сделать круг по комнате. Собственно, это практически и делаю, поднимаясь из-за стола с договорами и опираюсь спиной о ближайшую стену. Глаза с пунктов опускаю на советников, дочитав все до конца. Какой могу вынести вердикт? Это совсем пиздец, братцы. 
— Вот скажите, мне вас убить вместе прямо тут, или по отдельности пристрелить где-нибудь на острове вдали от ваших домов? Фредерико и Диего смотрят неотрывно мне в глаза, выпрямляя спины. Из всех присутствующих одна вошедшая к нам Дениз уловила интонацию в моем голосе, всё поняла и прикрыла ладонью слабую улыбку, появившуюся на её губах.
— Да, изучил. Наши советники договор вели по принципу: один клепаем, второй с него копируем, и так сойдет, — опустив их перед всеми на стол, отрицательно мотаю Диего на протянутый мне бокал с виски и сажусь за стол также держа дистанцию с Дениз. Выяснять, почему советники облажались не вижу смысла и с сестрой здесь солидарен. На повестке обсуждений имеются более важные вопросы, которые она и озвучивает вслух до того, как успеваю те задать себе в мыслях. Понятно ещё стало с телефонного разговора с Фредерико на озере, что всё время курировали мы одни сферы, причём хуево, потому очевидный вопрос Дениз оставляю без ответа, задумавшись над другим. Откуда она получала искаженную информацию о моих действиях — первый.
Почему сразу не позвонила мне и не задала вопрос, какого хуя я нарушаю договор — второй. Задержав глаза на губах Дениз, понимаю, что смотрю не туда и перевожу взгляд вверх к глазам сестры, задав один из своих вопросов в лицо:
— Если ты узнала первая о том, что я нарушил договор, почему ты мне сразу не позвонила и не задала логичные вопросы? Откинувшись на спинку стула, провожу задумчиво пальцами руки по подбородку и щетине, слушая, как видела ситуацию со стороны.  Всё складно, да, но один хуй не укладывается, откуда у нее такое видение пошло?
— Почему ты так решила? — слушая её дальше, при упоминании имени испанца сложив весь ебанутый и кривой пазл. Рауль. Стискиваю челюсть, шумно выдыхая чрез нос. Не зря мне изначально показалось, что тот рассказал не всё. Ебучая крыса. Всё это время он просто натравливал нас друг против друга? А в чём смысл, не пойму? Опустив ладони в замок на стол, привлекаю своим вопросом внимание всех присутствующих:
— А зачем Раулю сжигать мост с двух сторон, когда он сам на нём находится? — сравнение образное, но меня все поняли. Нахуя ему портить отношения сразу со мной и с Дениз, он же не самоубийца и прекрасно понимал, чем закончится. 
— Вот это очень хороший вопрос, Дениз, — если испанец предал тебя и меня — значит кто-то предложил ему более выгодную сделку и этот некто имеет нихуевое влияние, раз Рауль выкинул такой бесстрашный фортель.  Мы не заметили, что половина наших сфер находилась без внимания и контроля, могли запросто за это время проебать и появление какого-нибудь революционера, объявившегося после смерти Маркуса. Сейчас бизнес отца уязвим как никогда, и если бы я планировал захватить прайд и власть — действовал именно в этот период. Также быстро разваливая всё изнутри через других и отвлекая внимание от себя. Блять. По сменившемся на лице сестры эмоциям делаю вывод, что мысли её закрутились в этом же направлении. Но она устала так же, как и я, время позднее и лучше решить все вопросы с остальными проблемами завтра. На сегодня хватит уговора, к которому пришли с ней. Неплохо для начала.
— Время уже позднее, давайте завтра на свежую голову оставим оставшиеся вопросы, — встав со своего стула, беру со спинки пиджак и накидываю его на плечи, кивнув предложению сестры, — да, меня устраивает решение по договору, к которому пришли. Так и оставим. Единственное, — посмотрев на Дениз, привлекаю её внимание с бокала и советников к своей персоне, — незавершенный конфликт с Колумбийцами оставляю за собой. Занимайся дальше поставками, но в эту войну между мной и ими не залезай. Не твоя она. Забрав со стола свой сотовый, убираю в карман, задумавшись над словами сестры касательно договора, — не обязательно приезжать и завозить его лично. Как и с прошлым — мне вполне хватит фото, а бумажный потом в любой день забрать может Фредерико. Да, я не хочу с ней пересекаться лично ещё раз, потому и пытаюсь вывести всё к логичным аргументам, по какой причине не следует приезжать ко мне, ища поддержки в своем советнике. Но тот резко отупел. Похоже, с первых переговоров Диего. Старый хрен, не молчи, блядь, давай соображай и подключайся к разговору уже. Мне открыто тебе сказать что ли? Поймав мой суровый и долгий взгляд, советник дергается на месте, замотав Дениз головой.
— Да, напиши мне, когда удобно будет подъехать за договором и я заберу его.
— Вот и порешали, — Дениз поднимается со своего стула и подходит ближе, собираясь о чем-то спросить. Не знаю, чего хочет сказать, но сделать ей этого не даю, заговорив первым и шагнув на один шаг от нее назад, — я тоже поеду к себе. Спокойной ночи. Аналогичные слова сестры мне не требуются, кивнув  быстро на прощание советникам, таким же спешным шагом покидаю комнату наших переговоров и выхожу на улицу. По пусти не оборачиваюсь, не смотрю в окна особняка, особенно в окно той комнаты, где мы вели свои переговоры, боясь встретиться с Дениз взглядом и словить флешбеки из прошлого. Нахуй. Всё. Вопрос решен.
Упав за руль, сдаю назад и оставляю семейный особняк позади...
По лестнице своего нынешнего "дома" поднимаюсь неспешным шагом, ощущая дикую усталость и знакомые эмоции, которые люто ненавижу всей душой. Ненавижу, потому что они возвращают меня в прошлое с Дениз, которое не хочу больше ворошить и желаю оставить в прошлом. По этой причине останавливаюсь у двери одной спальни, но замираю с ладонью на дверной ручке, задавая себе вопрос, чего хочу еще. Давно заметил, что перед перепихоном ищу какой-то дополнительный повод, чтобы потрахаться и просто кончить. Зачем? Не знаю. Физиологический процесс ебли стал исключительно механистичной еблей двадцать назад. 
Вот и сейчас, заходя посреди ночи в комнату Таниты и разбудив её, где-то на задворках мыслей ловлю себя на желании, что хочу услышать от неё “нет”. Уверенное, громкое, посылающее меня чётко нахер “нет” — как доказательство того, что Танита умна, горда, знает себе цену и ставит себя выше моего удовлетворения. Но я заранее знаю, какой будет её выбор. Ещё до того, как женщина быстро принимается стаскивать с себя последние остатки одежды, так никогда не узнав, что со своим отказом получила бы от меня гораздо больше — моё уважение. Уважение к ней. Уважение к сделанному выбору играть не на моих, а на её условиях. Однако, нихуя. Обломись. Эта женщина идёт по избитому пути многих до нее, покорно подстраивается под меня, дает то, чего, думает, хочу, а я с концами убеждаюсь, что после Дениз ни с одной не смогу ощутить, какого это — трахаться с женщиной, которая способна удивлять и управлять. С женщиной, которая сама решает, какие действия позволит мне сделать дальше и с той, которая не побоится высказывать мне всё, если ей что-то не нравится. Не побоится громко заявить о своих правах, потому что ставит себя изначально равной мне. Ни одна из прошлых баб, с коими трахался после сестры, не оказывает мне сопротивления и не требует что-то от меня. Ничего подобного. Одна за другой они засовывают свою гордость в задницу и покорно выполняют мои желания, когда мне подобное, не только в ебле, осточертело и наскучило. Мои партнерши время от времени меняются, но неизменным остается один факт — секс не приносит мне того удовольствия, которое испытывал в самом начале. И дело не в том, что все бабы бревна и не дотягивают. У меня просто нет желания полностью погрузиться с ними в процесс. Да и не получается с другими трахаться так, как трахался в самом начале только с Дениз, которую даже спустя двадцать лет не смог выкинуть из своей головы... 
Танита должна была меня расслабить, отвлечь мыслями от сестры, ведь я пришёл к ней именно с этой целью, но, блядь, всё пошло не по плану и в сексе нас было трое. Настрой, ясен хуй, пошел уже не тот, я быстро довел брюнетку до оргазма, кончил без получения удовольствия на её спину и вышел тут же из спальни, ничего не говоря и не обсуждая с ней. Спускаясь по лестнице вниз, провожу ладонью по роже и захожу на кухню, сев напротив Лорана, изучающего придирчиво бумаги на столе.
— Удачно зашёл, помнишь сказал нам поглядывать за Раулем? — я киваю, приняв у него фото, на котором испанец запечатлен с незнакомым мне мужиком. Снимок сделан на острове, знакомые окраины узнаю, а вот рожу собеседника Рауля — нет, — он пересекался с ним на неделе последние три раза, я поспрашивал у наших аккуратно, однако никто не знает, кто этот тип. Похоже Рауль...
— Ведёт свою игру? — Лоран удивлен, но не перебивает, давая продолжить, — не кажется. Так и есть. Кратко рассказываю ему о том, что узнал от своей сестры.
— Ты думаешь, что... Он не договаривает. Наш разговор прерывает звон битого стекла и прилетевшая в комнату граната. Блядь. Твою же... Переглянувшись с Лораном, нам требуется меньше секунды, чтобы понять, какого хуя происходит и среагировать также молниеносно, соскакивая со своих мест и рванув в соседнюю комнату, когда слух оглушает мощный взрыв... 

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]

Череда выстрелов, оглушающие взрывы, звон битого стекла и запах жженой крови — вот, во что превратился мой "новы дом", как первая граната влетела в кухню, послужив катализатором к сопротивлению в открытой стычки двух сторон. Противник активно штурмовал нас, захватывая этаж за этажом и зачищая мою территорию, когда я даже не знал, кто именно меня атакует. Хорошо подготовились, уебки, блядь. Застали нас врасплох и напомнили мне главное правило: либо ебешь ты, либо ебут тебя. В моей ситуации действовало второе. Половина спасенных беглых преступников превратилась в пушечное мясо, давая мне с подстреленным мексиканцем возможность пробраться к запасному выходу, пока те по-идиотски взяли весь огонь на себя. 
[float=left][/float]
— Оставь меня, один выберешься быстрее, — хрипло проговаривает в мою рожу Лоран, когда я тащу его вперед, сквозь зубы процедив, чтобы тот нахуй заткнулся и не выводил меня. Нехуй вот было своей тушей радостно под пули прыгать, которыми намеревались нашпиговать меня. Будешь пиздеть не в тему и под руку — подстрелю тебя сам.
— Вдвоём подохнем тут.
— Повторяю: закрой своё поддувало и пиздуй mas rapido.
— Это не мексиканский.
— Да похую, все равно ты меня понял, — прислонив его к стене, подстреливаю направляющегося ко мне мужика с автоматом, громко прорычав, чтобы мексиканец прикрывал меня, пока отстреливаюсь еще от двоих, спускающихся в нашу сторону по лестнице со второго этажа. Их, блядь, слишком много, нам нужно быстрее выбираться отсюда. Идти в лобовое столкновение — самоубийство, так просто этим выблядкам а-та-та не сделаешь. Численный перевес на стороне камикадзе, организовавшего нападение. Не знаю, кто эта сука, но эта сука уже одной ногой в могиле. Сплевывая на пол кровь, скопившуюся во рту из-за подбитой губы, закидываю руку Лорана себе обратно на плечо и переступаю с ним через труп, который минутой ранее съездил мне стволом автомата по челюсти. 
— Святая Мария, он ранен, — встретившись на пути с целой и невредимой Танитой, выбежавшей из-за поворота под новую череду выстрелов, ахуеваю, насколько её тупой заднице везет. Мозгов же как у фасолины, бравые мужики при наличии интеллекта уже полегли от пуль, а её, сука, даже не задело. В недоумении сдвинув брови на переносице, Лоран открывает и закрывает рот со слов женщины, ища в моем взгляде ответы. Я прищуриваю в ответ глаза и быстро мотаю головой. Не ищи смысла в ее словесном поносе, она только трахаться умеет и раны наши латать, в остальном способностей нет и умом не блещет.
— Уместный комментарий, сам то, блядь, я и не понял, — с раздражением смотрю на женщину и шиплю сквозь зубы, пригибая одновременно вместе с Лораном головы, когда пули начинают свистеть рядом с нами. — Танита, блядь, шевелись. На её вновь открывшийся рот, сильно толкаю свободной рукой женскую фигуру в дверной проем, вылетая с Лораном следом.
— А куда дальше бежать? 
— С такими вопросами можешь бежать от меня прямо и нахуй. Ты совсем не соображаешь? К моей машине, — несмотря на свое ранение и ситуацию, Лоран сдавленно смеется, резко кривится от боли, однако смеяться не перестает.
— Фенита, бля, комедия. 
Тоже мне, остряк, нашел время. Открыв перед мексиканцем дверь пассажирского сиденья, спешно обхожу тачку, из багажника вытаскиваю сумку, которая всегда собрана как раз на подобные случаи и с ней распахиваю дверь салона с другой стороны, гаркнув на Таниту, чтобы перестала тормозить и садилась за руль. 
—  Куда мне ехать? 
—  Давай пока в сторону сгоревшего района.
—  Я не знаю, где он находится.
Сука. Ты серьезно? Ёбаный ты в рот, пристрелил бы на месте тебя за бесполезность прямо сейчас, не пригодись ты мне в дальнейшем как медик, чтобы подлатать Лорана. 
— Блядь, Танита, рули просто вперед, сориентирую тебя по пути, — громко рычу женщине в ответ, когда стрелок со стороны дома попадает в одно из боковых зеркал, продолжая обстрел заднего стекла, заставляя меня с мексиканцем пригибать головы на каждый выстрел.  Растерянно сжимая руль руками, врач сдает резко назад и с визгом шин отъезжает от дома, быстро набирая скорость на подъездной дорожке. Последний выстрел нападавшего рикошетом отскакивает от второго зеркала, в отражении которого я вижу пламя огня, охватившее полностью один этаж. Значит нападение планировалось не с целью отвоевать объект, это был показательный захват и демонстрация власти. Нахуя только тратить ресурсы на запасную резиденцию? Я бы захватывал основной... блядь, а если... Дениз. Меня накрывает волна волнения и страха. По всему телу расходится мерзкое напряжение, кожа покрывается мурашками, грудь начинает судорожно и тяжело вздыматься. Сглотнув ком, вытаскиваю из кармана пиджака свой сотовый, листая список контактов также торопливо для набора сестры. 
— Звони Дениз, — зажимая свой простреленный бок хрипит мексиканец, поймав сразу же от меня свирепый взгляд. 
— Без тебя знаю, — махнув рукой Таните, где ей следует свернуть в другую сторону, прислоняю сотовый к уху, вслушиваясь в долгие гудки. Давай, Дениз, ответь. Ты не могла... Облизав губы, краем глаза подмечаю в переднем зеркале свое отражение и внимательный взгляд Лорана на мне, который, собственно, как и я, впервые спустя столько лет видит на моей роже волнение. Из-за мексиканца внешне сразу же меняюсь в лице, скрывая эмоции, разбушевавшиеся внутри. Давно я так не беспокоился за жизнь Дениз и не попадал в ситуации, когда нихуя не знаю, всё ли с ней в порядке. Хотя, чего кривить душой — даже предположить не мог, что снова буду реагировать подобным образом и испытаю давно забытые чувства. Не дозвонившись до сестры, сильно сжимаю корпус мобильника в руке и следом набираю номер Диего, выдохнув громче, чем следовало, когда тот отвечает на входящий вызов, а на фоне с его фразами я слышу голос Дениз. 
— Уходите из дома, на меня с людьми напали, захват был... — крестный Дениз говорит вместе со мной, своими словами подтвердив, что догадки мои оказались верны. Семейный особняк также подвергся захвату. Блядь. Сука. Сколько людей на этом острове готовилось к открытой стычке с нами, а мы нихуя не просекли. — На подъезде к сгоревшему району, — проговариваю уже сестре свое местонахождение, отдав Таните указание выключить дальние фары.
Пепелище — единственная локация, где на месте нашего захватчика искать своего врага я бы не подумал. Тут всё разрушено и ничего не функционирует. Стратегически — самый хуевый объект, чтобы использовать его как основной "штаб" и самый идеальный для того, чтобы временно укрыться от преследования, оценить масштабы поражения и разработать план ответного удара. По окончанию разговора выключаю сотовый, слыша маты Лорана, который также с кем-то говорил.
— Гамбоа проинформировал, что доки и склады с оружием потеряны. Он стоял с людьми на защите до последнего, но атакующих было слишком много. Пришлось отступить. Я сообщил ему, куда направляемся. Он приедет, как сбросит с себя хвост. 
Чем больше информации получаю, тем сильнее убеждаюсь, что наше свержение "с престола" тщательно планировалось. За месяц невозможно так подготовиться. Противник за раз ударил по всем важным целям, кто знает, что ещё этой ночью было отвоевано.
Переглянувшись с мексиканцем, понимаем друг друга без слов, наблюдая, как Танита плавно сбрасывает скорость и петляет вдоль обугленных домов, нервно поглядывая на нас в зеркало переднего вида. Я прекрасно вижу, какие мысли крутить в голове, да и молчит женщина о них тоже недолго:
—Я не думаю, что здесь безопасно, — выбравшись со мной из салона автомобиля, она кивает в сторону полуразрушенного дома, взглядом умоляя, чтобы я одумался и мы поехали в другое место. Вот только ехать некуда. Безопасного места больше не существует. Пока не знаем всей картины — доверять можем ограниченному кругу лиц. 
— Думать — вообще не твоё, Танита, помоги мне разместить Лорана наверху. Остаемся здесь. Этот дом простоял в таком состоянии почти двадцать лет. Простоит ещё и несколько суток, что проведём под его крышей. Захватив с собой свою сумку, закидываю ту на плечо и помогаю мексиканцу сместить вес своей раненой туши на меня, предупреждая всех уже по пути к дому, чтобы смотрели себе под ноги. Уборку здесь тоже не делали лет двадцать. 
— Мне нужен свет, — спотыкаясь всё время обо что-то, на втором этаже Танита опускает собственный рюкзак возле стола, раскрыв полностью шторы. 
— Я тебе не Тесла, или Эдисон.
— Сет... Мне ему твой жгут аккуратно снимать, пулю вытаскивать и зашивать рану, а я собственных рук в темноте не вижу.
— Ладно, понял тебя. Поищу что-нибудь, займись им. 
— Эй, осторожно, бестолочь! — взревев на весь второй этаж, мексиканец прожигает женщину своим взглядом, ерзая в гримасе боли на обшарпанном диване, и ударив Танину по руке при попытке разрезать ножницами насквозь пропитавшуюся в крови ткань на его животе. В перебранку женщины с мексиканцем не вслушиваюсь, рыская по полкам и шкафам до тех пор, пока не нахожу свечи. Их же и поджигаю поочередно своей зажигалкой, поставив недалеко от Танины с Лораном. 
— Всё, нормально стало?
— Да.
—  Отлично. Приступай тогда. Он весь твой. Шамань, потроши, зашивай, но на ноги поставь его, поняла? Захватив оставшиеся толстые свечи, спускаюсь с ними на первый этаж, расставляю и также зажигаю, дернув головой в сторону окна. Не показалось, кто-то подъезжает. Инстинктивно тут же тянусь к пистолету за поясом, дулом отодвигаю край занавески, но узнав машину убираю ствол обратно, выходя на порог к Дениз, припарковавшей свой автомобиль недалеко от моего. 
[float=right][/float]
— Проходите в дом, — обменявшись с Диего кивком головы, быстро сканирую придирчивым взглядом сестру, про себя злясь из-за того, что в темноте плохо вижу её. Но... Вроде цела. 
— Лоран, — поясняю, скользнув глазами по её указательному пальцу вверх, — его подстрелили, — сощурившись с громкого крика мексиканца, опускаю взгляд с лица Дениз вниз и замираю, уставившись в красное пятно на плече. Её подстрелили? Блядь. Где, сука, была твоя ебаная охрана? Потеряв буквально на несколько секунд контроль, делаю шаг к Дениз, дергаю рукой, но вовремя соображаю, какого хрена делаю и осекаю себя тут же, придушив на корню порыв отвести ткань её куртки в сторону, чтобы осмотреть кровоточащее плечо. Стиснув челюсть, тяжело выдыхаю, кивнув Дениз вытянутой рукой в сторону дивана. Она у меня спрашивает, насколько плохи наши дела, а я всё также кошусь в сторону её плеча, отвечая на вопрос с заминкой.
— По численности их было больше нас в два раза. Человек тридцать, где-то. Действовали четко и скоординировано, по тактике захвата и поведению сделал вывод, что они о многом были проинформированы: знали план дома, сколько нас человек внутри и как будем отступать, — поднимаю голову и сосредоточенно гляжу на Дениз, которая вроде даже внимательно слушает то, что говорю, — Выбрались только мы: я, наш врач и Лоран, которого подстрелили, когда пробивались к выходу. Остальные если и выжили от пуль — то огонь свое дело сделал. Захватив дом полностью, они его подожгли. Доки и склад с оружием также захвачены. Подробностей не знаю, Гамбоа подъедет позже и доложит обстановку. Откинувшись на спинку дивана, краем глаза слежу за эмоциями сестры, прекрасно понимая, о чём думает. Мы проебались. Очень сильно проебались. Будь Маркус жив, он самолично пришёл бы уже и нашпиговал мою башку свинцом, потому что за всратые полгода я спустил в унитаз дело всей его жизни. Вместо того, чтобы сплотиться против внешнего врага, я развернул войну с Дениз. Много хуйни делал за свои годы, особенно по молодости, но такие ебанутые действия войдут в тройку лидеров точно. Развернувшись корпусом к сестре, намереваюсь сообщить ей, чего дальше делать мы точно не будем, но вновь теряю ход мыслей, когда внимание переключается на её раненое плечо. Снова. Блядь. Она не корчится в болевых ощущения, крови тоже на вид не так много. Все первые видимые признаки сигнализируют, что с ней всё в порядке, однако внутри меня идёт раздрай и я вообще не прислушиваюсь к разумным доводам, потому что... Волнуюсь и переживаю? Ахуенно. Спустя столько лет из меня снова вылазят бесполезные эмоции, проявление которых не нужно ни мне, ни уж тем более ей. Особенно сейчас, когда необходимо действовать с холодной головой, нахрен отсекая всё лишнее. Нас не связывает больше ничего кроме одной цели. Не переставая буравить пятно на женской куртке, сдвигаю брови на переносице и отвожу глаза в сторону, как Дениз ловит меня за этим занятием, без моего вопроса ответив, что с ней всё в порядке. После этих слов в грудной клетке что-то разжимается, а дышать физически становится легче. Я знаю, чем вызвано появившееся ощущение и это тревожный сигнал для меня. Реакция опять не правильная, но ебучего хрена эмоции в очередной раз преобладают над моим ментальным контролем, мыслями отбрасывая в жизненные периоды, в которые я поклялся себе в памяти никогда не возвращаться.
Так какого, спрашивается, хуя, в ощущениях мне снова восемнадцать лет, а она для меня — самое ценное, что вообще есть в этом сраном мире? Нервно сглатываю, сдвигаю брови, хмурясь от воспоминаний прошлого, которые, по-хорошему говоря, сжечь бы к чертовой матери. До сегодняшнего дня у меня неплохо получалось откладывать прошлое в самый темный угол души, не думать о нем, не ворошить. Просто жить с мыслью, словно ничего не было. Получалось откровенно хуево, но получалось. С годами также превосходно научился скрывать от нее свои истинные эмоции, засовывать их глубоко в глотку и прятать за другими, но когда она вот так смотрит своим денизовским взглядом, забираясь им под кожу и в душу, это... просто выше всего, блядь. Не отрывая глаз от лица Дениз, медленно вытаскиваю из кармана портсигар, сжимаю между пальцами сигарету, но не закуриваю, отвлекаясь на зашедшего к нам Диего. Крестный сестры выглядит мрачным, говоря уже своим видом, что дальше новости будут плохие. Оказываюсь прав и тут. Клуб мы тоже проебали. Ебануться. Всё это время ни я, ни она не замечали зреющего у нас подносом переворота. Встав с дивана, захожу за его спинку, прокручивая между пальцами темный фильтр от сигареты. 
Закинув ту в рот, всё также не закуриваю, ошарашенно перевожу глаза на старого чёрта, решившего поделиться с нами своей мудростью, когда он сам же заводит разговор о большой любви Маркуса, поглядывая при этом то на меня, то на Дениз с полунамеками. Ты сам то понял, какой взгляд бросил на нас и с кем сравнил? Складка между бровей пропадает, поджимаю губы и нервно сглатываю, борясь с желанием прикурить от ближайшей свечки и втянуть нервно в легкие расслабляющий дым. Нашёл, блядь, о чём вспомнить. Покусывая зубами фильтр, машу крестному Дениз ладонью, жестом требуя продолжения истории, потому что внимание моё он к ней привлек, молодец. Ладно, тоже послушаю.
[float=right][/float]
Прислонившись спиной к соседней стене, скрещиваю руки на груди, покусывая фильтр сильнее и интенсивнее, когда старик раскрывает мне один из секретов отца. Я знал, что с Корин случилось что-то по его вине, двадцать лет назад он сам мне об этом сообщил, с целью повлиять на мой выбор касательно Дениз в его пользу, но что Маркус мстил за Корин... За её убийство. Об этом узнаю впервые, не скрывая, что потрясен полученной информации. Диего замолкает, я тоже, кажется, даже не дышу, загипнотизировано наблюдая, как Дениз касается пальцами своей шеи, но тут же одергивает их, не найдя то, к чему потянулась — кулона. Потому что тот у меня. С того самого дня, как она подарила мне его на прощание, а я пообещал, что сберегу единственную её память о Корин. Свои обещания я держу. Всегда. Он и сейчас на моей шее, на другой цепочке и скрыт под одежной, однако Дениз думает, что я потерял его давно. Тогда правильнее казалось всё выставить так и соврать — из-за условий возвращения, которые в прошлом я не мог выполнить, а сейчас их выполнять уже поздно. Поднявшись с кресла, Диего уходит на улицу, оставив нас одних. Дениз спрашивает, сколького ещё мы не знали об отце, но вопрос больше риторический, потому я и не отвечаю на него, в молчании сев в кресло напротив. Комментировать случившееся с Корин тоже не собираюсь, по ряду личных причин. Не знаю, на чьей стороне оказались мои родители. Разделяли они идеологию Боско, или оставались преданы Ривьеро, это не важно. Я точно знаю кем был я: шестилетним, блядь, ребенком, который ничего не понимал в междоусобных войнах и уж точно не хотел попасть в эпицентр боевых действий, чтобы потерять в чужой карательной миссии всю семью. Но мотивы Маркуса я понимаю. Мне знакомо чувство, когда ради любимой ты готов выпотрошить каждого, кто причинил ей вред и собственноручно утопить в реках крови косо посмотревших на нее и не с теми умыслами. Решение зачистить весь район приобретает логичные обоснования. Один раз я сам из-за Дениз вырезел всех, кто был причастен к нападению на нее в Испании. 
Отец пошел тем же путем с теми, кто навредил Корин. Он просто отомстил за смерть своей женщины, я отомстил ему за смерть родителей. Обрел ли Маркус покой и ощутил чувство выполненного долго — не узнаю и не спрошу. Но вот мне после свершения своей мести легче не стало. Облизав губы, поднимаю глаза на Дениз, задавшую мне уже ранее точно такой же вопрос: что мы будем делать. Воевать. Но завтра [float=left][/float]
— Для начала отдохнём и выспимся, — опустив глаза снова на её плечо, не выдерживаю, поднимаюсь на ноги с места и подхожу к своей сумке, вытаскивая из нее небольшую аптечку. С ней же в руках подхожу к Дениз и передаю сестре, кивком головы указав на плечо, — лучше обработай и иди сразу спать, поздно уже. Наверху есть еще одна уцелевшая спальня, располагайся в ней и постарайся выспаться, завтра будет сложный день. Слыша наверху голос Диего и Лорана, разрываю с сестрой зрительный контакт и с портсигаром выхожу на улицу, вдыхая ночной воздух полной грудью. Тишина в этом районе всегда стоит оглушающая, но ещё ни разу она меня не напрягала. Наоборот, больше успокаивала. Закинув сигарету с искусанным фильтром обратно в рот, наконец-то, поджигаю её край и делаю глубокие затяжки, вдыхая в легкие дым, который когда-нибудь их разъест. Но без сигарет я бы уже давно пропал. Выкурив еще несколько за то время, что стою на крыльце, возвращаюсь в дом, когда в нем стоит такая же тишина и снова замираю. Дениз не поднялась наверх. Подоткнув свою куртку себе под голову, она уснула на этом диване практически в позе эмбриона, притянув колени ближе к себе. Ночью здесь холодно. Почему наверх не пошла? 
— Дениз, — негромко зову по имени, но та не реагирует, — Дениз, — удостоверившись, что сестра уснула, снимаю со своих плеч пиджак и накрываю им её тело, вздрогнув от голоса Диего, который застает меня с поличным и врасплох.
— Сет я... — я прислоняю указательный палец к губам, и он замолкает, проследовав за мной в направлении, куда кивнул головой. 
— Наверху есть вторая спальня, иди спать я присмотрю за домом и в случае чего дам сигнал. Поняв, что со мной спорить бесполезно, мужчина поднимается наверх, а я сажусь обратно в кресло, проведя остаток ночи, как и сказал крестному Дениз: за патрулем территории и без сна, который всё равно не шёл...

Практически на рассвете выхожу еще раз покурить и возвращаюсь обратно, встав у окна и наблюдая за восходом солнца. Где-то в метрах пятидесяти слышится шум мотора и шелест шин, показывая мне из-за поворота капот знакомого авто.
— Всё в порядке, — не отрывая взгляда с машины Гамбоа, успокаиваю Дениз, за которой наблюдал последние минуты две — с момента её пробуждения, — это Гамбоа. В Доках должна была с ним уже пересечься. Встретившись на улице с ним взглядами, машу рукой в сторону двери, на что тот кивает. Заглушив двигатель, мужчина с двумя большими сумками движется в нашу сторону, а я разворачиваюсь от окна лицом к Дениз, которая в замешательстве трогает пальцами мой пиджак на своих плечах, со сна, похоже, не понимая, почему укрывалась им вместо одеяла. Я этот момент тоже никак не комментирую. Если спросит — совру, сказав, что кинул на спинку дивана и во сне она сама его стащила. Диего не из болтливых, эта правда тоже потонет в моей лжи, коей за двадцать лет от меня Дениз слышала сполна. 
Обернув голову на хлопок двери, пожимаю Гамбоа руку, отметив, что тот выглядит уставшим и потрепанным.
— Дениз... — он удивлен её увидеть здесь, но быстро в голове складывает, что к чему и кивает — больше самому себе, словно ответил на какой-то свой мысленный вопрос, — значит и особняк ваш тоже. 
— Да, насколько плохо обстоят дела в доках и складах?
— У меня две новости, — Гамбоа опускает сумки на пол, садится в кресло, бегло оглядев наполовину сгоревший дом.
— Начинай с хорошей, — я сажусь на диван рядом с Дениз, выжидающе глянув своему человеку в лицо.
— Они обе плохие, — поджав губы, одариваю контрабандиста убийственным выражением, на что тот слегка усмехается.
— Доки и склад с оружием у нас отбили, вынес только то, что успел прихватить уже в облаве — это первая новость, — в подтверждении своих слов он расстегивает одну сумку, набитую доверху пушками и остальным добром, которого ранее у нас было в избытке. Для масштабной войны маловато будет, однако все равно лучше, чем ничего и вполне хватит, чтобы отбить обратно один из захваченных объектов. 
— На нас напали свои — это вторая новость. Осознав смысл сказанных им слов, встаю с места, потирая пальцами щетинистый подбородок. Получается, большая часть наших людей перебежала на сторону врага, предоставляя ему все необходимые сведения изнутри. Это объясняет, почему нападавшие были обо всем осведомлены и сработали так четко. 
— Сколько?
— На моей стороне осталось человек десять. Когда одна группа из тридцати головорезов ворвалась внутрь в основной ангар, наши люди по сигналу открыли огонь по мне и остальным, присоединившись к захватчику. Координировал их действия Рауль. При упоминании испанского уебка, стискиваю челюсть до противного скрежета, боковым зрением увидев злые блики в глазах сестры. С этой суки все пошло. Если тот изначально лизал очко новому конкуренту, сталкивая нас друг с другом, мог также заниматься и агитацией людей. Мы с Дениз проявили слабость и проебались, показав, где наиболее уязвимы, этим сученыш и воспользовался, помогая нашему врагу нарастить силы и подготовиться к перевороту.
[float=right][/float]
Пока мы с Дениз думаем об одном и том же, Гамбоа ставит вторую сумку себе на колени и вытаскивает наружу большой бумажный пакет, из которого по всей комнате разносится запах еды, доходя даже до второго этажа. Диего спускается к нам примерно через минуты три, а Лоран громко орёт, чтобы ему тоже оставили, вызывая смех контрабандиста. 
— Держи, — раскрыв один, он передает Дениз еду из нашей любимой забегаловки, протягивая следом второй пакет мне, — Какие наши дальнейшие действия? 
— Для начала раздобыть информацию. Преимущество напавшего на нас уебка в том, что мы ничего о нём не знаем. Из всей цепочки понял уже, что Рауль с ним связующее звено. Поэтому для начала находим испанца. Далее собираем наших, кто остался предан еще Ривьеро, и отбиваем семейный дом. Это наш, сука, остров, и я не намерен как крыса скрываться по разрушенным домам, — закинув в рот палочками кусок мяса, киваю в согласии на предложение Дениз убить Рауля, потому что вообще горю желанием отрубить ему башку и отправить посылкой тому, к кому он от нас переметнулся. Как по мне, ахуенное выйдет послание, информирующее, что мы знаем кто наш враг, и следующая голова полетит его. — Согласен. Действуем жестко, убивая всех, кто пошел против нас. Это больше не наши люди. Как отобьем дом, следом нападаем на клуб, а после отбиваем доки со складами и убиваем конкурента, возвращая себе власть также силой. Сколько с твоей стороны людей осталось?— спрашиваю у Дениз, пытаясь прикинуть, какие дополнительные ресурсы потребуются, чтобы перекрыть численное превосходство врага и повысить наши шансы на успех. На его стороне — много сторонников и важные объекты. На нашей — гнев, три калеки приближенных, сгоревший дом вместо штаба и, пожалуй, одно единственное устрашающее преимущество — мы Ривьеро, те, кто в этой войне готовы даже спалить родной клочок земли к хуям и построить на костях предателей новый, чем отдать его в управление кому-то. 

[nick]Seth Riviero[/nick][status]...[/status] 
[icon]https://i.imgur.com/jtFVAs5.gif[/icon]
В дни первой войны на острове Маркус научил меня многим вещам и сказал столько же умных фраз, но всего одна из них произвела на меня впечатление: 
“Цель войны заключается не в том, кто кого перестреляет, а в том, кто кого передумает, избежав больших потерь.”
Примерно в тот же период отец обучил меня играть в шахматы, показывая на примере своих продуманных ходов, как должен мыслить стратег и лидер, отправляющий людей проливать кровь за его территории и цели. Партия за партией, Маркус убирал с моей доски ключевые фигуры, приучал думать на несколько шагов вперёд, в проигрыше винить только себя и донёс до моего юношеского максимализма основное правило: фигуры на доске — просто фигуры. Можно минимизировать потери, но кто-то в сражении всё равно будет “съеден”, ибо война и жертвы всегда идут рука под руку. По этой причине я больше не позволяю себе со своими людьми отношений, какие демонстрирует Дениз с собственными подручными. Они для неё больше, чем фигуры на доске военных событий. Это плохо. Привязанность к ним — её уязвимость. Защищая тех, кто для неё дороже, а не тех, кого стратегически выгодно, сестра рискует угодить в ловушку, в которую попал я сам, когда действовал не так, как твердил отец. Я тоже был привязан ко многим, принимал решения не с холодной головой, а сердцем и на альтруистичном порыве спасти больше наших людей. Конечно же мне не удалось этого сделать. Я проиграл в собственной войне за чужие жизни и хорошо усвоил ещё один из уроков Маркуса: лидеру нельзя поддаваться эмоциям и действовать под влиянием собственных привязанностей. 
Потому, проводя с поведения Дениз параллель со своим поведением прошлых лет, я теперь понимаю, по какой причине Маркус не насел на меня со своей “мудростью”, а поступил куда грамотнее: предоставил возможность мне самому допустить ошибки и извлечь из них уроки. Также я поведу себя и с Дениз. Только так она усвоит непростые уроки и поймет истины, которые мне бессмысленно до нее доносить сейчас. Банально по причине, что на сегодняшний день у нас разный пережитый опыт, из-за него иные взгляды на одни и те же вещи и разительно отличающаяся готовность к радикальным мерам. При риске потерять большинство наших людей, я оставлю Лорана в тылу врага, нежели пойду яростно вызволять мексиканца, заранее зная о провале миссии. Не вернусь за Гамбоа в эпицентр перестрелки, если его смерть выиграет нам преимущество в чем-либо и не потащу раненого Фредерико на себе, подставляя из-за этого под перекрестный огонь остальных. В любой такой ситуации я буду ставить общую цель выше, минимизировать потери и делать то, что должен для нашей победы, а вот какие решения примет Дениз перед аналогичными выборами — узнаем. В любом случае, это будут её выборы.
Пока моё вмешательство не требует того, я буду оставаться наблюдателем. Слушать планы, просчитывать наперёд свои шаги, её и соглашаться в ситуациях, где Дениз размышляет здраво и логично. Так же, как это делает сейчас. Мне не нужно со слов Ману и Карла повторять вслух, чего требуется дальше. Люди ранены, на нашей стороне их без того осталось немного, следовательно, надо оказать тем помощь, поднять на ноги и подготовить к дальнейшим нашим действиям. Для такого и вытаскивал задницу Таниты, не пристрелив ту собственноручно в моменты острой тупости. 
Кивнув сестре, беру со стола коробку с едой и поднимаюсь наверх, вручив завтрак обед и ужин Лорану. Выглядит мексиканец намного лучше, нежели вчера. Хоть какие-то хорошие новости. 
— Танита, собирай свои вещи, твоя помощь требуется в другом месте. 
— Но мне нужно быть с Лораном, вдруг...
—Тебе нужно быть там, куда я собираюсь тебя перебросить, — перебиваю её своим холодным тоном, подняв с пола сумку брюнетки, — на сборы даю десять минут. Шевелись. Раздраженно одарив меня взглядом, Танита демонстративно принимается грубо запихивать свои шмотки в сумку, сопровождая каждое своё действие громким хлопаньем чем-нибудь и обо что-нибудь, задевая всё, что ей встречается в процессе сборов. 
— О планах расскажу позже, — отвечаю Лорану, когда мексиканец откладывает пустую коробку на пол, спрашивая, какие наши дальнейшие планы и что рассказали люди Дениз, — Танита, давай быстрее, — сняв её халат со спинки стула, кидаю женщине, кивком головы указывая на дверь. Всё также злясь на меня, она размашистым шагом покидает комнату на втором этаже, а я выхожу следом за ней, спускаясь ко всем обратно вниз и разъясняя очень медленно и внятно Таните, чего от нее все ждут. 
— Я правильно поняла, мне просто нужно оказать помощь остальным нашим людям? — после её вопроса прикрываю глаза и сдержанно выдыхаю. Пять минут своей жизни потратил зря. Все мои слова вошли в её пустую голову и не задержались там. Чтобы не сорваться на неё, переключаю внимание к Дениз и утвердительно мотаю сестре головой, мимикой говоря, что план по поимке Рауля меня устраивает. В Гамбоа уверен, а Карлос, несмотря на свою пиздливость, ни разу не подводил отца, следовательно, и с нами сработает профессионально. 
— Сет, сколько я пробуду в другом лагере? И что конкретно мне там делать еще? — Танита заставляет меня обернуться к ней и снова шумно выдохнуть, дернув ко всему желваками. 
— Пока не подлатаешь всех раненых и не поставишь их на ноги, — отвечаю также сдержанно, про себя поблагодарив человека Дениз за то, что тот заговаривает с брюнеткой и выводит из дома. Ещё раз её действия повторять не стал бы и пристрелил. Прикрыв на минуту глаза, массирую пальцами переносицу, подхожу к дивану и беру со спинки свой пиджак. Пока накидываю тот на плечи, пересекаюсь глазами с Дениз и хмуро акцентирую внимание на коробке с едой, к которой она не притронулась.
— Почему ты не поела? — ответ сестры меня не удовлетворяет. Дениз, ты не дома. К завтраку тебя обслуга больше не позовет, обед и ужин также по расписанию не подадут. Когда ещё выпадет возможность поесть в спокойной обстановке и вообще поесть — никто не знает. — Дениз, нам может в ближайшие дни не выпасть возможности поесть снова. Силы тебе пригодятся. Не в той ситуации сейчас, да и времени на появление аппетита у тебя нет. Привёл бы ей ещё сотни аргументов, почему нужно затолкать в себя еду, но меня сбил сперва шутливый ответ сестры, а следом и Диего, упомянувший клубного каблука Дениз, к которому с самого первого дня появления на острове я относился предвзято по ряду причин. Во-первых, потому что тот был куда полезнее в охране острова, но занял место в клубе на должности администратора, с обязанностями которого справилась бы любая баба. Во-вторых, потому что из всех трахалей Дениз именно к этому уебку она относилась иначе, чем вызывала мою сильную ревность. Ещё на начальном этапе их знакомства я видел, как менялся градус и плоскость взаимодействия, приходя от этого за секунды в бешенство. С годами у меня лучше стало получаться скрывать отношение к её солдафону, ну и с концами принять факт, что в жизни сестры он займет не последнюю роль, раз до сих пор подле неё. Внутренний укол ощущаю и в этот момент, пусть внешне не демонстрирую своей реакции. 
Присев обратно на диван, откидываюсь на спинку и опускаю глаза вниз, слегка прищурив их. Одним днём мне должно стать плевать на всех, кто ошивается вокруг неё. Когда-нибудь так и будет. За двадцать лет много своих чувств и эмоций я уже затолкал глубоко, осталось совсем немного, чтобы оставить всё связанное с ней в прошлом навсегда. 
— Что будем делать с Раулем? — вздернув голову к лицу Дениз, слабо усмехаюсь с вопроса. Проще сказать, чего делать с Раулем не буду. Оставлять в живых, например.
— Узнаем всё необходимое и убьём, отправив его голову тому, к кому он переметнулся. 
— Я хочу убить его сама. Сдавленно усмехнувшись, хмурю специально брови, стараясь не показывать Дениз, что меня чуть не вывела на смех её фраза. В серьезности твоих намерений я уверен, больше беспокоит реализация. Помнится, с первого раза ты попадаешь... пиздец как редко.
— Решила оставить нас без последних патронов? — сдерживая улыбку, указываю глазами на сумку с оружием, которую принёс Гамбоа, сильнее сжимая губы, когда Дениз пробивает на смех. Чтобы точно не выдать эмоции, прикрываю губы указательным пальцем, стискивая челюсть на словах сестры. Тему она переводит как нельзя кстати. Потому что эмоции, какие давно не проявлял внешне, выбивают немного из колеи и возвращают к общим воспоминаниям, которым лучше не предаваться. Ни ей, ни мне. 
— Как Лоран? Не сдох. Жив, цел, добавки просит, — затронув снова тему еды, встаю с места, беру со стола нетронутую порцию Дениз и демонстративно передаю сестре. Корбку она от меня принимает, замерев примерно так же, как я. Непривычно снова контактировать с ней настолько близко. За последние дни у нас физических контактов было больше, чем за двадцать лет и не скажу, что реагирую на каждый спокойно. Хотелось бы нихуя не чувствовать, да, блять, не выходит. Как вообще такое может быть? Столько лет прошло, а до сих пор не похуй. Стиснув зубы, отхожу от сестры на шаг и убираю обе ладони в карманы пиджака, делая вид, словно ищу что-то в них. 
— Как доешь — выходи на улицу, обсудим план по захвату семейного особняка. Разорвав наш зрительный контакт, миную вернувшегося в комнату Диего и выхожу с пачкой сигарет в руке на улицу. Солнце давно в зените, на открытом воздухе слегка душно, но лучше уж сидеть под солнцем, чем в неловкости напротив Дениз. Я знаю способ, как можно разрядить неловкость между нами, да, блять, имеется парадокс: после такого станет больше неловко. Присев на последнюю ступень лестницы, закидываю сигарету в рот и сразу раскуриваю, полностью уходя в свои мысли и размышления. Что испытываю сейчас к ней, пусть и очень глубоко, знаю. Из-за этого и раздражаюсь, потому что думал давно перерос те годы. Хуй там. Раскурив новую сигарету, делаю затяжку и оборачиваю голову на скрип двери. Дениз, прикрывая лицо ладонью от солнца, начинает спускаться ко мне, когда я поднимаюсь на ноги. Нас разделяет всего одна ступень, слух улавливает противный скрип, глаза опускаются вниз к прогнившим доскам, и я реагирую быстрее, чем отдаю отчёт своим действиям. Зажав быстро сигарету между губами, подхватываю сестру за талию и спускаю на свою ступень буквально за секунду “до”, когда её нога практически уходит под гнилые доски, а сама Дениз взмахивает руками, ища опору. Находит её на моих плечах, также не сразу понимая, что произошло. Как осознание приходит не только к ней, но и ко мне, убираю обе ладони с талии сестры и отхожу в сторону, вернув сигарету на прежнее место — между средним и указательным пальцем правой руки. 
— Аккуратнее будь, в этом доме практически всё в аварийном состоянии, — поглядывая на неё с лёгким прищуром, выпускаю из легких дым и, затушив сигарету ботинком, киваю Дениз в сторону опушки, на месте которой когда-то находился мой родной дом. Сейчас от него остался лишь развалившийся фундамент.
Поднявшись на небольшой пригорок в беге, подбираю с земли валяющуюся палку и принимаюсь вычерчивать ей по поверхности, краем глаза наблюдая, что Дениз озадаченно следит за моими действиями. Долго реакции её ждать не приходится, и она ещё на рисовке первого этажа понимает, что дублирую перед ней план нашего семейного особняка. Имеющиеся комнаты мы изучили вместе ещё детьми, заглядывая в каждый угол и находя практически все тайники отца, но в годы первой войны произошли некоторые перемены, которые мы по стратегическим причинам не стали переносить на имеющийся план дома. 
— О скольких входах тебе известно? — передав ей палку, обхожу чертеж и становлюсь рядом с Дениз, склонившись слегка вниз, пока она оставляет в разных местах четыре креста, — есть ещё один. Словно не поверив в услышанное, она оборачивает на меня голову, я забираю у нее палку и обвожу в круг вход, о существовании которого сестра не знала. 
— О нём знал я, отец, Диего и Табита, потому что расположен он, как уже поняла, в её комнате, — вернувшись на своё место, снова обвожу на плане достаточно большой периметр первого этажа, вспоминая кровопролитные дни на острове, — в первые годы войны эта часть нашего дома была практически уничтожена. У нас ушло около пяти месяцев, чтобы восстановить его и вернуть былой вид. Вернувшись из Испании с концами, Дениз по состоянию дома понимала, что на его территории велись военные действия, но мы максимально восстановили тот к былому внешнему виду, создавая видимость, будто по дому удар был минимален, что не так. Весь эпицентр боевых действий часто приходился именно по родным стенам. В иной ситуации не рассказал бы ей об этом, но в нашем положении она должна знать, по какой причине в планировку особняка были внесены такие коррективы, с какой целью и как всё намерен использовать я, — тогда враг практически захватил наш дом. Это заставило Маркуса задуматься, как бы мы действовали, если бы такое в действительности произошло. Так и пришла ему идея сделать потайной вход, не обозначенный ни на одном плане. Оставить его как наше преимущество, если мы потеряем дом и потребуется силой вернуть тот обратно. Случайно его обнаружить сложно, дверь идентична облицовке дома и не имеет ручки. Проход идёт с плантации и на неё внимание наш противник стал бы уделять в последнюю очередь. Пунктиром обозначив стратегию отца на случай такого захвата, показываю Дениз на плане дома приемущество такой стратегии, прекрасно видя по эмоциям сестры, что она уловила главное: если будем следовать давно разработанному плану ещё с Маркусом — быстро рассредоточим людей по всей территории дома, ударив изнутри оттуда, откуда удар ожидается меньше всего. 
— Плюс сработает ещё эффект неожиданности, потому дом нужно отвоевывать как можно быстрее. Как уже говорил — случайно этот вход найти сложно, однако, если наш конкурент устроит тщательный обыск всех комнат — может обнаружить его и тогда наши шансы на положительный исход резко сократятся. Подняв голову на гул работающего двигателя, вдали различаю машину Гамбоа, проговорив Дениз, что сработал Карлос с ним на пару довольно оперативно.
— Но для начала давай узнаем, с кем мы будем воевать, — стерев ботинком весь чертеж, бросаю палку и медленно шагаю с Дениз в сторону припарковавшегося автомобиля. Первым выходит из салона Гамбоа, махнув нам рукой. Следом за ним Карлос с Раулем. На голове второго мешок, который человек Дениз сдергивает с него, когда мы оказываемся в метре от них и Рауль от удара Карлоса падает коленями на землю.
— Итак, Рауль, вопросов к тебе у нас имеется много, — вытащив ствол из-за пояса, перезаряжаю его, не спуская глаз с Дениз, потому что в такой ситуации её ещё не видел и, кривить душой не стану, интересно понаблюдать, на что она вообще способна.