[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status]

[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]

Если бы отец знал, что я делал с Дениз и что ещё ни раз сделаю — выбил давно из меня весь дух с дерьмом. Или придушил голыми руками, потому что я посмел нарушить основное правило, которое распространялось на мою сестру в стенах этого дома, да и вообще в любых стенах на его острове по отношению к таким, как я. Правило отец продиктовал простое — не приближаться, не касаться и даже не смотреть в сторону Дениз Ривьеро с теми самыми мыслями.
Я выполнил всё. 
Наплевав на гнев и наказания Маркуса, следовавшие за нарушение правила, клал хуй и на все его составляющие в обратной последовательности. Пункт за пунктом.
Сперва посмотрел на неё не так. 
В то утро я планировал спуститься к отцу для рукопашной тренировки, готовый открыл дверь своей спальни и случайно застал Дениз на входе у собственной, встречающую обслугу с принесенным ей завтраком в одном полотенце. Тогда я в прямом смысле этого слова застыл в дверном проёме напротив приоткрытой двери сестры, впервые оказавшись растерянным перед кем-то и забыв, куда шёл. Казалось, мы на долю секунды одновременно подвисли друг на друге. Сестра стрельнула в меня своими хитрыми глазами, в которых полыхал её персональный Денизовский огонь, когда я впервые оценивающе скользнул своими по фигуре Дениз и с такими мыслями, за которые мне Маркус тут же бы устроил бомбардировку похлеще Хиросимы и Нагасаки по моим не японским яйцам.
Прекрасно видя, какой эффект производит своим внешним видом, Дениз одаривает меня воистину сексуальной улыбкой, демонстративно захлопывая за собой дверь. Что продемонтрировала я понял. В очередной раз напомнила всем и мне, что она — не только ахринительно красива, но горда, умна, хитра и все подобные моей роже могут гарцевать от неё подальше.
Не знаю, как это сработало, но картина того утра каждый раз всплывала у меня перед глазами, стоило было увидеть сестру. Я словно помешался, чаще одергивая себя за тем, что специально ищу взглядом Дениз, где бы мы не находились и чем не занимались. Первым, на кого я смотрел — на неё, причём когда отец не видел, нагло акцентировал своё внимание то на заднице сестры, то на груди, то на ногах, в очередной такой осмотр придя к заключению, что смотреть — мало. Мне хочется касаться. Хочется большего — чтобы принадлежала только мне.
Так я приблизился к ней, после чего и коснулся. Естественно, в ключе тех же запретных мыслей.
Чтобы добиться желаемого — бросил сестре вызов и развёл на слабо, в ходе которого наша игра круто перевернулась не в мою пользу. Прощупав ещё лет пять назад все мои слабые стороны, Дениз бросила мне вызов, чтобы поцеловал её, и я тут же опустил глаза с её лица на губы, при этом не проявляя никаких решительных поползновений ни в действиях, ни во взгляде. Вызов с поцелуем Дениз мне уже кидала. Когда ей было двенадцать, и она явно пересмотрела сопливых фильмов. В тот раз мной и ей двигало банальное любопытство, чего нельзя было сказать об этом случае. Теперь мне хотелось поцеловать сестру, потому и мешкал, прекрасно зная, что дальше захочется поцеловать её ещё и ещё. Потом большего. И отец меня убьёт. Но Дениз была бы не Дениз, если бы не процедила сквозь зубы, что я трус, вызвав всего лишь одним словом и мой гнев, и решительные действия. Я тебе, блядь, не слабак и уж тем более не трус.
Сильно притягиваю Дениз за подбородок к себе, также агрессивно накрывая губы сестры своими, не давая возможности прекратить поцелуй и отстраниться от меня. Поначалу она упирается ладонями мне в грудную клетку, просто, блядь, проявляя свой характер, но когда провожу языком по её губам, пальцы Дениз с такой же силой сжимают воротник рубашки, придвигаясь ко мне слишком близко всем своим телом. Внутри происходит невообразимый пиздец. Такого ранее не ощущал, не испытывал и как избавиться от всего этого — не знаю. Хотя, не уверен, что хочу.
Не разрывая поцелуй, напираю на Дениз, в итоге зажав окончательно между стеной в главном холле и своим телом. В этот момент вообще не думаю, что сосусь с ней там, где любой, включая самого отца, может выйти из комнат и застать нас. Не думаю, что сосаться с сестрой — явно не то, чего должен делать брат, пусть и не кровный ей. Не думаю обо всём этом, потому что, блядь, мне нравится происходящее, между нами в этот охуительный момент.
Меня словно впервые отпускает от копившегося напряжения из-за всех мыслей, которые ранее мог себе позволить на её счёт разве что в мыслях. Сейчас иначе. И это всё иначе кажется чертовски правильным, таким, каким должно быть с ней. Только так и никак по-другому. 
Расслышав стук женских каблуков о паркет в метрах пятидесяти от нас, нехотя отстраняюсь от Дениз и отхожу подальше в сторону, поприветствовав раздраженным выражением нашу воспиталку. Зачем отец держит её до сих пор в нашем доме — не возьму в толк. Я и Дениз давно выросли. С нами не нужно гулять, делать уроки и контролировать каждый шаг. Заменой матери она для меня является такой же, как и Маркус отцом. Об отношении Дениз могу сказать то же самое. Даже сраный фикус у своей спальни сестра любит больше, чем эту тётку.
— Вы чего тут делаете?
— Тебя ждали, — отвечаю ровным голосом, краем глаза наблюдая за такой же невозмутимой Дениз. 
— Шутник нашёлся. Ужин будет подан через час, не опаздывайте, — поочередно осмотрев меня и сестру, она не подмечает в нас никаких внешних и эмоциональных перемен, развернувшись к главной лестнице. В такой момент рад, что мы не близки с ней, а она — с нами. Иначе бы её взгляд приметил искусанные губы сестры и легкий румянец, а на моём лице дебильную улыбку, с которой ахуеваю сам, завидев себя в отражении соседнего зеркала... 
Когда она бросала мне слабо, а я поначалу не намеревался её целовать, потому что боялся, что захочу поцеловать ещё и затем большего — был также прав в своих мыслях. Но вот что и Дениз захочет того же — удивился. Наши новые эмоции, любопытство, новая игра на нервах друг друга и очередной вызов, после которого мы вваливаемся в жарком поцелуе в её спальню, стаскивая друг с друга сраные шмотки. У меня и у нее — только теория, как что делается. Ожиданий особых нет, однако после нашего первого секса эмоции испытываем снова идентичные. Так явно быть не должно. Чего-то мы сделали не так. 
Удивительно, как сраные вопросы, общее негодование и очередное любопытство может привести к тому, что меньше чем через неделю я и она снова оказываемся в постели. Теперь в моей. Следом ещё раз, когда второй секс после первого раза оказывается лучше. А затем ещё раз, потому что после совместной прогулки на пляже с отцом, в присутствии которого сдерживал себя и отпустил контроль уже по возвращению домой, сгребая сестру в охапку и следом подминая под себя. Третий нас секс и близко не стоял со вторым и первым. Всё ярче, дольше, лучше. 
И я подсел. Окончательно и бесповоротно, не представляя, как теперь соскакивать со всего.
Остров забит шлюхами: высокими, низкими, размалеванными и бледными. Выбирай любую, но нет, блядь. Мне не нужна ни одна из них. Я хочу ту, которую нельзя. Красивых в окружении и рядом полно, однако в них нет того, что способно зацепить. Они не как Дениз, которая привлекает меня своим своенравным характером и ебанутым миром внутри неё, который, как и ее саму, хочется исследовать весь, пешком и ползком вдоль и поперек, открывая после перед ней двери в свой собственный для такого же изучения.
Доблаёб.
При всей своей незаинтересованности к другим девушкам, я зациклился на одной конкретной, ещё и сестре. И это при том, что Дениз даже после третьего нашего перепихона ведёт себя диаметрально. Как бы напоминая мне, что она всегда получает своё, не отдавая ничего важного и нужного взамен, делает лишь то, что хочет, занимается тем, в чём заинтересована и право ухода в любой момент тоже оставляет исключительно за собой, когда я всё чаще смотрю ей в спину и ловлю себя на мысли — мне нихуя не плевать на такое поведение. Не плевать на неё саму. 
Дважды долбаёб. Потому что мне:
Не плевать, когда создаю проблемы и втягиваю в неприятности, также из них нас вытаскивая.
Не плевать, когда снова беру её на слабо, заставляя играть по моим правилам и делать то, что я хочу.
Не плевать, когда отыгрываюсь жестокими желаниями, которые мне задолжала, лишь бы дольше побыть с не наедине.
Не плевать, потому что мне её мало. Мало её запаха, слов, взглядов, прикосновений и внимания.
Трижды конченный долбаёб. 
Прислонившись спиной к стене, скрещиваю руки на груди и не спускаю своих глаз с Дениз. Она о чём-то эмоционально спорит с нашим тренером по стрельбе, вызывая мимикой и такими же активными жестами мою улыбку. Мужик отчитывает сестру, что она всю обойму спустила в молоко, а она в ответ всё сводит к громкой претензии — хуевый у меня был тренер. Сдавленно рассмеявшись, привлекаю её внимание к себе, по привычке уже оглядев Дениз с ног до головы и задерживая глаза на полюбившихся частях тела.
— Нет, — отвечаю на её вопрос “насмотрелся ли я”, следом потянув за руку на себя. Плевать сейчас на какие-то дела Дениз, на что-то ещё важное для неё, когда слышу об этом уже в губы, открывая на ощупь за своей спиной первую попавшуюся в холле дверь. По спортивному инвентарю у соседних полок и швабр делаю вывод, что затащил её в какую-то кладовку, на что также плевать.
— Заткнись ты уже, — приподняв сестру за зад, усаживаю на небольшой стол, едва поместившийся среди прочего хлама в этой крохотной каморке, и пускаю руки в ход, касаясь ладонями под тканью её платья голой кожи, — заткнись, Дениз. Коленом раздвигаю ноги сестры в стороны, целуя так, как обычно целую её — жадно, глубоко, с излюбленным мне напором. 
Задрав подол платья, запускаю пальцы в трусы Дениз, улыбаясь с реакций и ответных действий. В такие моменты с ней мне обычно срать на всё, кроме неё, потому я и ухом не веду, когда голос Диего раздается где-то за дверью в холле. С отъездом отца тот совсем поехал своей кукухой. Маркус сказал присматривать за его дочерью, а не ходить за той по пятам. 
Также слыша в голосе Диего свое имя, который потерял её, Дениз, очевидно, шлёт своего крестного в пешее эротическое путешествие, раздвигая передо мной свои ноги шире и откидывает голову назад, когда я касаюсь пальцем клитора, нажимая, после чего сестра тут же податливо подаётся бёдрами вперёд. Диего проходит мимо нашей двери, и я практически под звук его шагов притягиваю Дениз ближе к себе, проникая в неё указательным пальцем.
— Твой личный Цербер меня заебал, — говорю шепотом и целую её шею, подключаю к первому пальцу второй, ритмично двигая ими в ней, — давай куда-нибудь съебёмся на день из этого дома?

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status]

[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]
Она дразнит меня в своей Денизовской манере, хитрит, диктует свои правила и играет по ним же. Создает видимость, будто я не влияю в нашей игре ни на что, но я знаю — всё нихуя не так. Дениз тоже об этом знает. Как и то, что мне нравится подобная форма взаимодействия между нами. Это до сих пор ещё наше  “слабо?”, перешедшее, разве что, на иной уровень. 
Ворвавшееся с ноги в наш устоявшийся мир, сбивая с размаху старые двери с петель, стирая окончательно все блядские запреты, условно возведенные между нами кем-то, и раскрывая что-то большее для каждого. Что-то новое, дикое и очень сильное. Мы всё также подстегиваем друг друга на действия, но отныне те, исполнения которых желаем вместе. Ибо больше не преследуем пиздецовой цели поднасрать друг другу, сделать больно, жестко отыграться за что-то, или утопить в своём высокомерии и эгоизме. В нашем “слабо” всё происходит наоборот, а я проебался и не понял сам, когда начал подводить её собственными действиями и словами к вещам, которые она хотела не меньше меня. Таким, как сейчас. Острым, ярким и до безобразия нужным. Таким, которые стирают из башки всё, превращая меня не в себя, а в кого-то другого. 
Я словно умалишенный маньяк, движимый яростной целью вжать её до хруста костей сильнее в собственное тело, оставить больше воспоминаний о себе на каждом её сантиметре кожи, чтобы потом, закрывая свои глаза перед сном, она вспоминала только меня. Пахла мной. Улыбалась из-за меня. Была с самой собой только моей. Даже сейчас, когда она полностью в моих руках, атакует своим дерзким языком глотку, и так ахринительно течёт для меня, мне её мало. 
Мало шепота. Мало горячего дыхания, срывающегося у моего уха в хриплом стоне. Мало пальцев, впивающихся в кожу на плечах через ткань рубашки. Мало вдавливать в себя её податливое тело, хотя мы близко уже до такой степени, что не разобрать, где стучит глухо о рёбра моё собственное сердце, а где — её. До такой блядской степени мне в один момент стало её мало, что я хуею и херею, почему потратил столько времени на наши пустые игры ранее, ведь мне ахринеть сколько всего предстоит успеть теперь. Всё, чего так сильно хочу.   
Хочу с ней, в ней, хочу её одну. Больше не желая проебывать и проебываться не на то и не на неё. Хочу забить под завязку её собой, не позволяя больше жить отдельно и дышать также без меня. Если и сдохну в этой ебучей жизни, то в ней, а она, блядь, подо мной. Только такой вариант приму. Никакой больше не прощу никому. И... Это провал. Пиздец какой провал и моё личное падение.
К ней.
Персональный пиздец с её запахом под кожей, взглядом в памяти и сводящими с ума стонами в ушах. 
Боюсь после такого не смогу остановиться и отойти от неё, даже если сама затребует держаться подальше. Просто, блядь, не смогу. Не захочу, как раньше. Нахуй мне такое раньше, если настолько ахуенно наше сейчас. 
Внутри всё стягивает и сжимается. Глотку сковывает. Ощущения предупреждают, что задохнусь сейчас, а я ещё, сука, даже не в ней. Отвечаю на атаку во рту, исследуя языком её рот, кусаю губы, растягивая Дениз своими пальцами внутри. 
Глубоко наплевав на Диего, ещё кого, неудобства кладовки, в которой заперся с ней, она неебически громко стонет мне в губы, сминая так же сильно, как и я ее, чуть ли не задыхаясь, шепчет двигаться яростнее, требует этого своим ерзанием, на что задаю ритм быстрее, трахая пальцами. Настолько резко, что в итоге она кончает, сильно кусая мои губы. Я слышу её шепот, понимаю, какая хуйня за ним последует, тяну свою руку, чтобы остановить Дениз, но мои пальцы ловят лишь воздух. Хлопок двери приводит в чувство, разгоняя злость от плеч к стояку. Если хотела сильнее завести меня — добилась своего. Идея, блять, у неё есть. Понравится любая идея мне только в одном случае, и она прекрасно знает, в каком именно. 
В этом гараже я её трахну. Именно с этой мыслей спускаюсь вниз, оглядываюсь по сторонам и оборачиваюсь на голос лисы, с хитрым прищуром бросившей взгляд на мой вставший член. Не долго смотреть будешь, ага. Скоро ощутишь. 
— Что ты задумала? — не удостоив меня ответом, Дениз кивает на стремянку, которую помогаю ей передвинуть, неотрывно следя за тем, как она медленно поднимается по ступеням. Платье от её движений задирается, открывая мне обзор на всё. Больше, конечно, на классный зад и эти охуенные ноги. Блять, какие же они невъебенные то. В памяти сразу появляются моменты, где этим ногам самое место — на моих плечах. Или на торсе, который она всегда так крепко обхватывает, сводя их вместе и подается вперёд, чтобы... Голос Дениз вырывает из лучших воспоминаний нашей последней ночи, за что она получает осуждающий взгляд. 
— Ты сейчас договоришься и не выйдешь из этого гаража до завтрашнего утра, — обхватив стремянку руками с двух сторон, слегка прислоняюсь щекой к её щиколотке, улыбаясь, когда Дениз дергается и несильно отталкивает меня ногой, давая понять, что не даю ей спуститься. Скажи спасибо, что не сдернул тебя с этой стремянки и не зажал у стены ближайшей. 
— Далеко ехать? — в ответ опять размытые пояснения. Понятно. Нихуя она мне не скажет. Запрыгнув на свой велосипед, сестра поправляет рюкзак за спиной, кивает на такой же собранный мой недалеко от моего велика и выезжает из гаража. Надеюсь, ехать недалеко, потому что, блять, со стояком не очень удобно, знаешь ли. Пока Дениз не свинтила из поля зрения, закидываю на плечо рюкзак, отталкиваюсь ногой от земли и начинаю крутить педали, выезжая следом за сестрой. Направление мне знакомо, едем к окраине острова, но что там интересного? Пригнув голову, выполняю указания Дениз, затормозив следом за ней.
Ахринеть. Вот это вид. Переводя дыхание, слезаю со своего велосипеда, с восхищением разглядывая место, в которое привезла меня. Оползал остров вдоль и поперек ещё совсем пиздюком, как раньше не нашёл озеро сам? Пнув камень под ногами, надменно хмыкаю, не подавая виду Дениз, что я под впечатлением.
— Ничего особенного, — подхожу ближе, заглядывая вниз и водную гладь, делаю обратно шаг, на пятках развернувшись к сестре и вперившись в нее суровым взглядом. Сколько раз тебе повторять ещё, что я, блядь, не трус и не слабак? Прекрасно понимаю, что делает, но одним днём нарвется же на мои грубые ответные действия. Как возьму вот, сожму её тонкую шею в своей руке и вдолблю в её Денизовскую башку, чтобы раз и навсегда уяснила, кем я не являюсь. Словно ощутив мой гнев на неё, стерва сразу начинает раздеваться. Правильно. Давай активнее только. Потому что на грани сейчас от порыва либо отхуярить как следует тебя за твой дерзкий язык, либо найти ему другое применение, в обоих вариантах вдалбливаясь в тебя до самых Денизовских глубин. Однако она знает, какой эффект производит, когда раздевается, потому оставляет меня с нереализованным ни с первым, ни со вторым желанием. Сверкает своим уже голым задом и прыгает вниз, откуда спустя секунд тридцать раздается громкое “бах”, после которого скидываю с себя также быстро рюкзак, обувь и одежду, с разбегу улетая следом за ней в озеро.
Второе “бах” эхом отскакивает от стен, когда я выныриваю из воды, тряхнув головой. Дениз заливается в смехе рядом, подплывет ближе и так по-хозяйски обнимет меня своими руками за шею. Словно только её пальцы и ладони созданы были для того, чтобы гладить мягко мою кожу и зарываться подушечками на затылке в мои волосы. И, блять, буду последней лживой паскудой, если совру, что это не охуенно, она не охуенна и вообще все вокруг нас не охуенно. Потому что, блять, всё слишком охуенно, и я не хочу, чтобы это охуенно кончилось. Картина со стороны тоже ещё та: она пятился на меня, я пялюсь на неё, когда член просто хочет пялить её. 
Плавая за нас двоих, не свожу своих глаз с лица Дениз, словив себя на мысли, что тону, но не в этом озере. Блять. Как ты это делаешь? Просто скажи мне, блять, почему с тобой до такой степени пиздецки тепло, хорошо, целостно и настолько важно? Прикрыв глаза на поцелуй Дениз в щеку, как сопливый пацан расплываюсь в довольной улыбке, опаляя своим тяжёлым дыханием её скулу в ответ. Член ещё с той блядской кладовки стоит колом. И я больше не могу. Всё. Хватит плавать. С таким стояком ощущения совсем хуевые, если уж говорить на чистоту. Отстранившись от сестры, ухожу с головой под воду и выныриваю в метре от неё. Но вместо пояснений, что случилось, загребаю к ней, заставляя подключиться к игре и плыть от меня спиной. Да, Дениз. Давай уже ближе к берегу. Без опоры под ногами в воде тебя трахать будет не так удобно. 
Один мощный гребок руками. Второй. Третий. Ноги ощущают под собой твердую почву, и вот тут я тяну свою руку к сестре, крепкой хваткой потащив на себя и закинув уже дёргающую ногами в воде Дениз к себе на плечо. Преодолевая водное сопротивление, иду так с ней к берегу, звонко ударив ладонью по её упругой заднице, когда выдумывает вновь извиваться. Кусая мое плечо, Дениз играет передо мной сопротивление, также в наигранно грозном тоне требует поставить её на место. На место, говоришь? Еле сдерживаюсь в этот момент от того, чтобы не насадить сестру на свой член, показывая наглядно, где теперь её место. Хотя, блядь, почему нет? Заметив хороший для дальнейшего траха каменный выступ, шагаю к нему, присаживаюсь на тот и дергаю Дениз за ноги, умело управляя её телом и насаживая сверху на свой стояк. Запоминай ощущения, испытаешь со мной ещё ни раз. 
— Поставил, — ухмыляясь ей в губы, которые Дениз распахнула, похоже и от удивления, и от заполненности мной, сильно сжав ладонями мои плечи, — хотя, правильнее сказать — посадил. Даю ей привыкнуть к случившемуся, осознать, понять, с издевкой наблюдая за тем, как тяжело дышит. Блять, Дениз. Если будешь всегда так реагировать — возьму в привычку врезаться в тебя без подготовки. Прищурив глаза, она замахивается рукой, направляя ладонь к моей щеке, но я перехватываю ту в своей, сильнее сжав руку Дениз и завожу ту за её спину.
— Тренер по самообороне у тебя правда хуевый, — подавшись вперед, в быстром жесте облизываю её губы языком снизу-вверх и откидываю голову назад, когда она наоборот — тянется ближе ко мне, захватывая зубами мою нижнюю губу. Из мелкой пиздюшки выросла в такую невъебенную. Когда успела только? Отпустив по спине обе ладони к пояснице сестры, смещаю их быстро на задницу и помогаю удобнее устроиться на мне, прежде чем приподнять Дениз снова за зад и также резко опустить на свой член. Пиздецкакжеохуенно. Как же пиздато в ее узкой пизде. До закатанных глаз хочется иметь её только такими четкими и грубыми толчками, что и делаю, врываясь в рот сестры своим языком также агрессивно и по-свойски, словно исключительно для меня ей и положено этот рот открывать, стонать и шептать гадости. Правильно она сделала, что увезла меня из дома, словно предчувствовала, что её ожидает порево на каком-то камне со мной, которое вряд ли скоро забудет. По мере того, как увеличивал скорость долбежки в ней, поцелуи наши тоже менялись. Хотя...Поцелуями то такое назвать  сложно. Мы словно поставили себе цель вылизать друг друга и достать до гланд. Что и делали, агрессивно исследуя: она — меня, я — её. С таким остервенением, будто до этого мы ни разу не сосались и не трахались, сохраняя целомудрие.
Шлепки, стоны, хлюпающие звуки эхом проносятся по этому месту, когда я выбиваю своим членом из неё весь дух, до синяков сжимаю задницу, кусаю шею и ласкаю губами поочередно каждый сосок, также помечая то один то другой слегка зубами и поднимая время о времени глаза на Дениз. Потому что она так смотрит, что всё переворачивается в кульбите и собирается где-то в громкий удар под ребрами. Когда она смотрит на меня ТАК, мне хочется сдохнуть в её губы, слить с собой, чтобы точно никуда и никогда, ни на сраную минуту, от меня не делать. Потому что это всё. 
— Ладно, — проговариваю сбившемся дыханием, продолжая долбить Дениз до жалобных стонов и прерывистых криков, — твоё место не так плохо, акустика получше, чем в кладовке. Открыто насмехаясь над ней, подхватываю на руках, встаю с камня и переворачиваюсь, укладывая на тот Дениз спиной, когда она кончает, пульсируя вокруг меня, настолько ахуенно, что сам чуть не присоединяюсь следом, вовремя сбавив темп. Спокойно, блядь. Рано, ранооо.
— Приедем сюда ещё раз? Поймав её руку, сплетаю в своей ладони и прижимаю рядом с головой Дениз, не размыкая нашего замка из пальцев. Второй рукой она притягивает меня за шею к себе и тут же скользит своим языком между моими зубами, даря в рот новую порцию стонов, стоит пристроить свободную свою ладонь на её клитор и снова задвигаться в прежнем ритме. Вырывая из неё новый стон, за ним ещё один и ещё, утробно рычу в себя от несравнимых ни с чем ощущений. Прекрасно знаю уже, чего они для меня значат, потому активнее растираю её клитор, чувствуя вскоре сокращение мышц. Да, Дениз, я тоже скоро финиширую и как бы мне не хотелось кончить в тебя, заполняя собой до глубин, не могу себе такое позволить по логичным причинам. Уткнувшись в шею сестры, делаю еще несколько толчков, прежде чем выйти из нее и кончить рядом, ибо наследникам, еше и настолько скоро, отец явно не обрадуется...
Огонь потрескивает в двух метрах от нас. Дениз лежит на животе, кверху задницей ко мне, а я на боку рядом с ней на матраце, который притащили сверху после нашего траха и рухнули на него, как расстелили плед. На улице стемнело, но я не чувствую холода. Впервые мне так тепло внутри, причём уверен, дело нихуя не в костре, разведенным нами после еще одного быстрого перепихона на этом самом матраце. 
Поглаживая пальцами позвонки Дениз, спускаюсь подушечками к её пояснице, заднице и возвращаюсь касаниями обратно вверх, не сводя всё это время глаз с огня. Сестра давно положила свою голову на ладони и наблюдает за мной, но на палево обращаю внимание, когда она в лоб спрашивает у меня, о чём я думаю.
Серьёзно?
О чём я думаю?
О том, как с тобой ахуенно. О том, что впервые отодвинул свои блядские обиды на задворки своего подсознания и не напоминаю себе о данном обещании убить отца. Что впервые забыл о своей мести и злости, на которой до этого всегда концентрировался, чтобы не забывать о смерти биологических родителей. Я думаю о том, как тебе так быстро удалось заполнить своим теплом меня всего и прогнать тьму изнутри всех уголков души, оставляя место исключительно для себя. 
Но, конечно же, вслух я никогда не скажу ей об этом. Не признаюсь, что стала мне нужна. Что я не хочу быть просто братом или другом, что хочу иметь в своей жизни теперь в другом оттенке этого слова. Конечно же, блять, я этого не произнесу ей вслух никогда. 
Облизав губы, прищуриваюсь, кивнув сестре на огонь.
— Вот смотрю на костер и прихожу к выводу, что его тебя тоже разводить правильно не научили. Рассмеявшись с говорящей мимики Дениз, хватаю её за ноги и разворачиваю с живота на спину, нависнув над ней.
— Руки из задницы у тебя, но трахаешься ты охуенно, тут врать не стану, — не уворачиваясь в этот раз от её легких пиздюлей, склоняюсь, чтобы поцеловать, потому что хочу от неё тепла. Ещё немного, потому что оно мне нужно, как и она. 

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status]
[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]
Вот взираю на неё сверху вниз и понимаю — всё, дальше падать некуда и отдавать ей тоже больше нечего. Забрала всё, что только могла и что у меня имелось, заполняя собой всевозможное и невозможное.
Не сражаясь, одержала надо мной победу и приковала к себе общей цепью, чтобы смотреть на меня своим денизовским хитрым прищуром так, словно намерена высосать из меня всю душу. Хотя, почему словно намерена. Она уже это сделала, обосновавшись внутри под ребрами и крепко пустив корни в этой самой душе, разбрасывая в процессе своего заселения по всем углам собственных чертей, ахуительно сочетая их с моими. Настолько идеально, что свои мне впервые не страшны, когда есть черти Дениз. Они точно не дадут мне потонуть в скопившемся годами дерьме и пустить самого себя через эмоциональную мясорубку, через которую с заядлой частотой перемалываю обиду, ненависть, месть к отцу, питаясь исключительно этими чувствами. С ней стало иначе. 
С ней появился свет и непривычная моему пониманию теплота, к которой я отчаянно тянусь, нагло сжимая тело девчонки в своих загребущих руках. Хочу её. Всю. Целиком и полностью. Только со мной. В сердце. В душе. В мыслях, где на повторе звучит “моямоямоямоя, ты — моя, сегодня, завтра, всегда — моя”, пока рожа расплывается в улыбке с бесстрашного подъёба, которые в мой адрес одна она и имеет право кидать. Мелкая дерзость, демонстрирующая ярко её пиздатый характер и ебанутый нрав. Всё то, что давно зацепило в ней, подстегивая дальше день за днём словесно цепляться к Дениз по поводу и без, лишь бы увидеть её ответную реакцию и понять — она равная мне. Такая же ебанутая в наборе своих качеств и исключительная в собственной пизданутости. Какой бы идеал бабы не проталкивала американская мечта, мне не нужна персональная спасительница, желающая очистить меня от всех грехов и мерзких намерений. Не нужна до лицемерия верная и понимающая, наступающая себе на горло, подстраивающаяся и запихивающая свой характер, мечты и принципы глубоко в анус, если те изначально не подгоняются под мои. Нахуй таких. Я всегда грезил о своей своенравной чертовке: страстной, гордой, знающей себе цену, хитрой, продуманной, самостоятельной и получил такую, подминая в эту блядскую секунду её под себя. 
Наваливаясь на неё практически всем весом, грубо вторгаясь языком в рот и сиюсекундно жадно исследуя тот, потому что по-другому невозможно. С ней нахрен не сдались полумеры и грани. Либо — всё и только так, либо никак. 
Я выбираю всё. 
Целую её в скулы, подбородок, уголок губ, оставляя следы от своих губ по всему лицу Дениз. Посасываю мочку уха, кусаю, тоже самое проделывая с шеей и ключицей, стоит ей сильнее обхватить меня своими ахуительными ногами и после оказаться сверху на мне, открывая не менее охуенный обзор на её сиськи, которые начинаю мять ладонями. 
Все слова и следующие за ними действия Дениз ведут к очевидному, потому не удивлен, что вскоре её язык оказывается там, где ещё наверху решил ему тоже неплохое место — на моем хере.   
Двигает своим ртом глубоко, медленно, погружая меня в экстаз от того, до какой степени это ахуительно, влажно, туго и тепло. С губ слетает блядский рык, глаза сами закатываются, а в башке проносится конкретная мысль: все-таки не зря пересмотрели до затертой пленки кассеты с порнушкой, которые стащили у Диего. Банальное любопытство подстегнуло к большему, выводя нас по итогу к собственному эксперименту, продолжающемуся по сей день. Теперь не столько из любопытства, сколько из-за эмоций, какие испытываем друг с другом.  А эмоции пизец яркие, особенно в близости и сексе, который стал нашей новой формой общения. Совершенно особенной и лишенной какого-то недопонимания. В близости Дениз меня чувствует лучше, чем в каком-то разговоре, потому что то, чего сейчас вытворяет — это просто... черт, блять. Прикрыв в наслаждении глаза, раскрываю их от ласк сестры, встречаясь с её похотливым взглядом, от которого под ребрами что-то ухает вниз и поднимается быстро наверх, так же синхронно, как и рот Дениз, скользящий плавно по моему члену. Блятькакжеахуительно. Облизывая губы, тяжело дышу, безотрывно глядя, как она сосёт. С этого дня это воспоминание точно займет лидер в топе “вещи, которые вытворял с Дениз”, став единственный причиной моего конца разума и кончаний. Потому что... это слишком охуенно, она слишком охуенна. Слишком много слишком, которые нихуя не слишком, когда рядом в предложении фигурирует Дениз. Когда вот так без стеснения нагло смотрит мне в глаза и активно сосет своим таким же охуенным ртом, то увеличивая темп, то сбавляя. То помогая себе, надрачивая мой член ладонью, то очерчивая языком головку, из-за чего дергаюсь на месте, произнося про себя нечленораздельно сплошные маты. Бляяять. Как же она... как откровенно трахает меня, облизывая языком каждый сантиметр и лаская им же по венам, подводя очень быстро меня к такому состоянию, в котором готов собственноручно положить к её ногам весь ебаный мир, свое сердце, хер, который итак у неё и все остальное, чего только потребует. Какжеохуенноблять. Глаза закатываются снова, а при виде, как она старается и заглатывает мой хер глубже, матерюсь мысленно вновь и вновь, кончая прямо в рот Дениз. Такое впервые. Всё, блядь, с ней впервые и я ещё раз всё это повторю с ней. Много и много раз, пробуя новое и повторяя старые эксперименты. Потому что как же этоахуенно. Понравилось ли мне? Да ты смеешься. Это был первый раз, ахуеть тогда, чего дальше будешь вытворять.
— Да, — в мыслях столько слов, а сказать ничего кроме этого сраного “да” — не в состоянии от бешеного дыхания и такого же стука сердца в грудной клетке, — на что... на что, — делая глубокий вдох, чтобы унять сумасшедший сердечный ритм, спрашиваю спустя небольшую передышку, на что был похож вкус спермы, сам не понимая, почему, блядь, мне это интересно. Старое сраное любопытство берет вверх над всеми другими доводами, и я расплываюсь в улыбке ответу Дениз, которую ничуть не покоробил мой вопрос. Может поэтому с ней всегда так легко? Мы просто, блядь, похожи. Даже в таких ёобнутых мелочах. 
Откинув голову на свой согнутый локоть, привожу сбившееся дыхание полностью в норму, подползая через пару минут к Дениз и врываюсь своим языком в рот сестры, чуть ли не вылизывая десна и ударяясь им в её нёбо.
— Я тоже хочу попробовать, — шепчу ей в скулу, провожу влажным языком по ложбинке, очерчивая каждый сосок и покрываю мелкими поцелуями кожу живота, спускаясь ниже.
— Заткнииись, — устраиваясь удобнее между ног сестры, кончиком языка поддеваю клитор, сильнее всасывая в себе, когда из её губ вырываются первые порнографические стоны, а ноги непроизвольно сжимаются. — Так, блять. Я только начал. Лежи спокойно, — раздвинув колени Дениз обратно, активно работаю языком, по ответной реакции поняв, какие действия ей нравятся больше, проделывая их снова и снова, наблюдая, как она дергается и стонет так громко, что член снова твердеет и принимает боевую готовность, чтобы войти с разгону в тугую и текущую от собственных же соков денизовскую щель. Но я не спешу. Вылизываю её языком, смачиваю несколько пальцев в собственной слюне и вставляю в неё, вбиваясь глубоко и быстро, чтобы в голове сестры взрывались не только фейверки, но и появились кадры, как ещё ни раз буду также драть её своим членом. Но пока... Вбиваю пальцы до упора и уверенно давлю большим на клитор, подключая к нему свой язык.
Увеличиваю темп сильнее, заворожённо слежу снизу-вверх, как Дениз пульсирует на моих пальцах, дрожит и сжимается, выгибаясь так, словно хочет сломать себе позвоночник и вырваться из собственного тела. Оглушает меня своим протяжным стоном, активнее насаживаясь на мои пальцы, вскоре слишком соблазнительно выкрикивая в оргазме мое имя, когда одной рукой продолжаю таранить пальцами её промежность яростнее, а второй ладонью нежно провожу по лицу, стоит Дениз в подступающем оргазме соблазнительно выкрикнуть мое имя. Настолько, что в итоге не выдерживаю, хватаю за щиколотки, придвигаю к себе, наваливаюсь на неё сверху и засаживаю член до упора, вбирая крики Дениз теперь в свой рот. Безумно хочется задать бешеный темп, однако я смакую каждый свой толчок, двигаясь в ней размеренно и спокойно, несмотря на языки в наших ртах, которые ведут дикую войну. 
Упиваясь рваным дыханием Дениз и своими ощущениями, медленно-медленно натягиваю сестру по своему стволу туда-обратно, чувствуя, что она начинает пульсировать на моем члене, доводя до исступления своими спазмами, срывающимися гортанными стонами и шепотом, в котором произносит слишком приятные слова, открывая для меня всю свою душу. Ты ахуенная, настолько, что яблятьсейчасумру. Прямо над тобой. 
— Знаю, — толкнув в неё член, начинаю драть быстрее, из-за чего Дениз в экстазе закатывает глаза, впиваясь и царапая ногтями мои плечи, — не закончится. Ничего. Не. Закончится. Замолчи.
Завали...заткнись. Не говори ничего... Я понимаю всё без слов. Вижу по твоему взгляду. Бля, Дениз... Ты настолько ахуенная, что готов кончить уже только от пронзительного взгляда твоих глаз. Когда в очередной раз так пиздато и похотливо взираешь, что, блядь, я не могу. Простоблятьнемогу. Выше моих сил не думать... не касаться... не признаться самому себе в очевидном... я тебя... настолько сильно, что даже страшно произносить вслух. Настолько глубоко, что даже не измерить существующими величинами измерения.
Никогда.
Ни с кем такого не было.
Так.
До такой степени ахуенно и невъебенно, что я, блядь, не могу передать тебе всё словами. Тыдляменя... Ятебя... блядь, в сверх разы больше, чем эта ебаная фраза и прочие остальные, которыми так любят бросаться пиздострадающие герои твоих любимых фильмов. Все, что сказали бы они — не то. Близко не валялось. Мне не описать лютый пиздец внутри какими-то там словами... меня разрывает нахуй от ощущений и эмоций, когда они рвутся потоком наружу, застревая по итогу в глотке, потому что избитая и сопливая фраза нихуя не передает полный спектр и насколько всё со мной плохо, Дениз. Я просто помешался и перемешался в тебе, не зная, как выразить чувства в словесную форму. Таких слов не существует, ни в одном блядском языке: ни в современном, ни в древнем.
Простонав сестре в губы, яростно сминаю в поцелуе своими, трахая активно до бешеного пульса и растягивая её тугую и мокрую без прежней размеренности, наслаждаясь взглядом глаза в глаза и такими собственническими касаниями, в которых хочется отметить её всю. Клеймить поцелуями каждый сантиметр тела, чтобы любая подкатившая к неё яйца сволочь знала, кому она принадлежит и кто поотрывает им в последствии бошки за один лишь взгляд в ее сторону. Пока Дениз стонет подо мной, оставляя на моей спине кровавые царапины, мой язык грубо очерчивает узоры на её шее и ключице, ловит один из сосков, который слегка кусаю зубами, погружаясь в Дениз во всю длину. Вбиваюсь в резком толчке и выхожу обратно, чтобы проделать те же действия снова и снова. Трахая так до момента, пока она не издает сладкий всхлип, пульсируя на моем члене, что я понимаю — еще пара толчков и всё.
Что и происходит. Ощутив знакомый выброс тока в районе поясницы, резко вытаскиваю из неё член, кончаю на живот, утыкаясь носом в грудь Дениз и кайфую сразу же от её пальцев, которыми зарывается в мои волосы, поглаживая мой затылок несколько долгих минут, которые нам требуются, чтобы привести дыхание в норму и отойти от сумасшедших эмоций. 
— Каждый секс с тобой всё ахуеннее и ахуеннее, — честно признаюсь ей, подхватывая за зад и заставляя обвить мое тело ногами, пока несу снова в сторону озера, дабы смыть с ее тела остатки себя. Чем и занимаюсь, как опускаю Дениз в воду, мягко проводя своими ладонями по телу. Она делает то же самое, выводя подушечками красные линии на моих плечах, оставшиеся от её ногтей.
— Пометила, да? — увернувшись от её брызг, бью в ответ также по воде и окатываю сестру потоком воды, прикрывая ладонями лицо, когда она активнее принимается махать руками, не давая подойти к ней.
— Ты же понимаешь, что все равно доберусь до тебя? — нырнув под воду, выныриваю вплотную к Дениз, повалив вместе с собой назад, впервые смеясь так искренне и заливисто с сестрой в один голос.
Смеюсь также громко и на “берегу” с Дениз и её новой игры со мной “отдай мне свое полотенце”. У нее в рюкзаке лежит собственное — точно такое же, но положила она на это болт, потому что в активных попытках сейчас пытается вырвать у меня мое и успокаивается в своих действиях, когда ей сие удается. А я сто? В отместку проделываю с ней то же самое, притягивая за махровый кусок тряпки к себе и целуя жадно сестру в губы, как впечатывается своими затвердевшими сосками в мою грудь. После активных ручных ласк и влажных поцелуев, Дениз обтирает от капель мои плечи, и мы впервые за всё время пребывания здесь вытряхиваем на матрац содержимое рюкзаков, оставляя на нём лишь съедобное. За обыденными действиями также обыденно разговариваем друг с другом о всякой хуйне и о серьёзном. Делим еду, с игривым настроем кидаясь друг в друга ей же, и снова жрём, заливаясь в смехе непонятно от чего, в конечном итоге заваливаясь на наш матрац и завершая всё очередным трахом на нём. Начинаем с медленного разгона и заканчиваем стандартной еблей, когда её ноги закинуты мне на плече, а член таранит с неимоверной скоростью, после чего Дениз вместе со мной обессиленно падает лицом в плед и, прежде чем уснуть, долго в молчании смотрит в мои глаза. Также проникновенно, как и я в её, вырисовывая пальцами на моем теле узоры и улыбаясь от моих ладоней, которым поглаживаю закинутую ногу Дениз поверх моей. Время словно стало течь медленнее, но я не жалуюсь из-за подобного расклада, наоборот, я не хочу, чтобы завтра наступало быстро. Пусть наше ебаное сегодня продлится немного дольше, потому что с новым днём мы вернемся домой и мне придется вновь держать себя в руках и на расстоянии от неё.
Когда она засыпает и не вспомнит того, что было после, как ее глаза закрылись, я легко откидываю пальцами с лица сестры прядь волос и очерчиваю указательным подбородок и губы Дениз. Касаюсь пальцами также невесомо её шеи и ключиц, опешив, когда во сне она придвигается ко мне за порцией тепла, утыкаясь носом в мою шею и провоцирует обнять в ответ. 
Побуждает вдыхать запах её волос и улыбаться от таких же теплых ощущений внутри, сравнимых с исходящими от тела Дениз. К глубокой ночи она полностью узурпирует меня собой, а я и не против, потому что, блядь, мне так ахуенно, что другого в этот момент и не нужно...
Утро начинаю с Дениз примерно так же, как и перед сном: она крепко спит, а я наблюдаю за ней, возмущенный от того, что нельзя столько спать, когда я страдаю тут от утреннего стояка и пускаю слюну на её грудь и, в целом, голое и ахуенное тело. 
Тело, которое начинает шевелиться, чувствуя мою руку, опустившуюся на ногу. Этой же самой рукой скольжу по ноге Дениз, губами прикасаюсь к её уху, целуя и покусывая то, параллельно поглаживая активнее внутреннюю сторону бедра сестры и разглаживая пальцами другие губы, не без самодовольной улыбки на роже. Сдавленно что-то промурчав, Дениз открыто начинает течь на мои пальцы и приоткрывает глаза, не успев мне ничего сказать. Потому что беру уже все в свои руки, разворачиваю сестру на бок и вставляю свой член в неё, такую узкую и тугую, жалея, что не могу начинать так каждое утро. 
— Я решил, что ты уже выспалась, — рассмеявшись с её ворчливого бормотания, сменившееся резко от глубокого толчка сдавленным стоном, наращиваю свои движения, превращая плед под нами в один сплошной ком, трахая дальше сестру с желанием разъебать её вусмерть, что и делаю, поняв, насколько сильно выебал в утреннем сексе лишь спустя час с гаком и наверху. 
Когда она приземлила свой зад на велосипед и поморщилась, одарив меня одновременно раздраженным и удовлетворенным взглядом. Прости, Дениз, но я нарочно. Мне понравилось вбиваться тебя со всей своей животной страстью и до самых денизовских глубин, в которых ты такая уязвимая, такая беззащитная и такая только моя. Щелкнув у меня перед глазами пальцами, она возвращает  в реальность из мыслей, за что получает улыбку и кивок.
— Да, поехали, как раз к завтраку доберемся...

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]

Дениз едет впереди меня, её велосипед немного подпрыгивает от неровностей на дороге, из-за чего платье то и дело развевается от морского верта, открывая мне полный обзор на ахуенные ноги сестры и, в целом, на невьебенный, мать вашу, вид её тела, при взгляде на кторый я закономерно подвисаю. Конкретно и подолгу залипаю, забыв, что я еду следом и вообще еду. Всё. Фаталити, блядь. Был пацан и нет пацана. Надо же было так попасть. Надо же мне было повестись на неё один раз до такой степени, чтобы оказаться в итоге не в состоянии больше вестись и вести, петляя на сраном велосипеде то вправо, то влево, то постоянно съезжая в сторону, потому что глаза продолжают скользить по её ногам и не смотреть на дорогу. В один момент меня сильно заносит, рукам приходится совершить крутой разворот, дыба избежать столкновения моей башки с рядом растущей пальмой. Кто их тут культивировал и взрастил в таком количестве? Настопиздели, блядь. Ненавижу я ваши пальмы, ненавижу рулить-водить велосипед, ненавижу вообще водить. Резко жму педалями. Выворачиваю руль в сторону и уворачиваюсь сам буквально за секунду до столкновения, радуясь не сколько своей физической ловкости, сколько факту, что сестра не видела мой провальный маневр. Не видела, как чуть не въебался на всей скорости в растущую у дороги пальму из-за неё. Не видела взгляда, каким пожирал её ноги за секунду "до" и смотрел на неё саму после. Не видела и, надеюсь, не увидит, как сильно изменился мой взгляд и сколько нового в нём появилось по отношению к ней. 
Не увидит, надеюсь, и тот, от кого мы скрываемся в слепых зонах камер, лавируя по изученной нами ещё детьми территории семейного особняка. Отца нихуя не порадует между нами... всё. Ни то, что я делаю с Дениз, ни что чувствую рядом с ней. И уж тем более Маркус не обрадуется моим изменившимся взглядам на собственное будущее, причиной которых стала всё та же хитрая лиса из денизовской популяции. Почему? Потому что отец уже наметил мой путь с того самого дня, как я переступил порог его дома. Я — его смена. Тот, кто встанет у руля семейного бизнеса, как пройду все его тренировки и испытания. Пиздецовые испытания, в которых Маркус еще ни раз проявит себя не как отец, а как лидер. Из-за его строго отношения ко мне, даже пацаны в школе часто спрашивают, какого это — быть сыном самого главного и сильного мужика на острове? Пока я думал, что отец хочет сделать из меня свою собственную копию, отвечал всем одинаково — ничего сверхъестественного. Но с годами я понял, как сильно ошибся. Маркус не намерен делать из меня копию себя, ему нужна улучшенная версия, лишенная его ошибок и изъянов. Потому сейчас могу ответить на вопрос — "какого это — быть сыном альфы", одним ёмким словом — пиздец. Я не выше и не ниже по статусу с другими его людьми, ни где-то посередине. Я нахожусь в персональной касте Маркуса, в которой должен следовать неукоснительно единственному правилу — быть лучше всех остальных и его самого.  Тренируюсь я больше для своего возраста, задания всегда получаю те, к которым не был готов, и огребаю за свои ошибки и провалы также сверх меры. Но страха перед отцом не испытываю. Я не боюсь последствий и наказаний, к которым он прибегнет, когда раскроет нашу с Дениз тайну. Понесу любое от него, потом ещё одно и ещё, одно за другим и сколько потребуется, потому что отказываться от неё не собираюсь. Не хочу. Прислонив свой велосипед к двери гаража, быстро оказываюсь рядом с сестрой и припечатываю собой к ближайшей стене, касаясь губами ее шеи. Полностью игнорирую попытки Дениз оттолкнуть меня ладонями, потому что это даже не попытки, а очередное проявление характера и показательное выступление, какая она. Самая упертая, гордая, самая своенравная, бесячая, сексуальная. Самая ахуенная. Заверните и запакуйте именно в такой комплектации, я её забираю с собой и навсегда. Не хочу даже думать, что где-то можем существовать с ней порознь. Не можем. Всё. Точка.
Прижимаюсь своим лбом к её, буквально насилуя рот языком, изучая вдоль и поперек так, как люблю — по-собственнически. Так, как с ней и нужно сосаться: до гула в ушах, до сбившегося дыхания и до стояка у меня в джинсах. Блядь. Дениз, как ты это делаешь? Не переставая сталкиваться своим языком во рту с её, скольжу своими лапами по спине сестры, сильно сжимая её не менее охуительную задницу. Чтобы как следует помять ту, оставить на ней синяки от пальцев, одновременно заявляя свои права и узаконивая раз и навсегда свои новые владения. 
— Похуй, — отвечаю сестре коротко на все выдвинутые мне "но", покусывая в поцелуе губы Дениз. Когда ты так близко, когда так часто дышишь, трогаешь меня и трешься о член — мне похуй на всё. Абсолютно. Пусть, блядь, всё рушится, падает и летит в ебеня, мне похуй. Дениз пытается стащить с меня футболку, я синхронно заползаю ей под платье, смеюсь в голос с фраз, быстро задираю низ бесполезной тряпки и... морщусь с грохота, врезающегося в ушные перепонки. 
Руки у тебя, все-таки, из задницы, Дениз, пусть и ахуенной. 
Открывая прищуренные глаза, оглядываю источник шума, одарив сестру говорящим взглядом. Если в доме кто-то спал, то после такого точно упал с кровати нахуй и проснулся, потому что подобный грохот привел бы в сознание мертвого. ЕбтвоюДениз... Исход яснее некуда: с палками от палатки неебически рухнули и наши планы на потрахаться. Обиднее всего то, что прогремела железная хуйня после того, как у меня всё встало. Лучше бы вот до. Серьезно. Оставив легкий поцелуй на моих губах — почти как извинение, Дениз тянет меня за руку из гаража, и я послушно следую за ней, захватив с руля своего велика рюкзак. Стояк то прикрыть чем-то надо, потому что сам тот не пройдет, пока не доберусь до душа и не передерну. Дениз может в этом ахуенно помочь, особенно... Голос отца громогласно звучит по мою правую сторону, останавливая меня с сестрой на входе в гостиную. Ёбаный в рот. Давно он дома? Рефлекторно прикрываю стояк рюкзаком сильнее, хотя меня и Дениз уже ничего не спасёт. Отец всё знает. По тону и фразам понятно — знал ещё до того, как просканировал меня и её придирчивым взглядом, задержав внимание на отметинах, которые я оставил на теле Дениз. Выражение Маркуса громче его слов. Оно кричит мне "я в курсе, что ты трахал мою дочь", далее следует холодный взгляд, опять же в мою рожу, который могу перевести как "тебе пизда, щенок".  С порывом отца подойти ближе к нам, одновременно делаю такой же шаг навстречу к Маркусу, закрывая собой Дениз. На меня, блядь, смотри, а не на неё! Меня наказывай за нарушение ебаного правила по отношению к ней. Сестра отвечает на вопросы отца, когда я не свожу с него своих глаз, понимая — ему не нужны ни объяснения, ни ответы, ни попытки оправдаться. Потому что он знает правду и видит нас насквозь. Бурная эмоциональная реакция сестры также позволяет отцу дополнить уже имеющуюся у него картину и дает в полной мере прощупать, до какой степени с ее стороны всё серьезно. Благодаря Дениз вывод Маркус делает очевидный — очень серьезно. Пытается дальше проделать тот же трюк со мной, однако я отвечаю холодным молчанием на все встречные вопросы. Держу морду кирпичом, не позволяя ни одной мышце дрогнуть. Я максимально сдержан и собран, чего нельзя сказать о сестре. Она пылит на эмоциях: в открытую пытается увести меня от разговора, а я не двигаюсь с места. По многим причинам. Разговора всё равно не избежать, Дениз — это первая причина. 
Сегодня я ясно донесу до отца, что не отступлюсь от тебя — это вторая, она же и основная, почему не даю с тобой задний ход и не порываюсь покинуть гостиную. Маркус понял, что мне есть чего сказать ему, я понял, что ему есть, что сказать мне, сестра тоже всё поняла, пусть и не хочет оставлять нас тет-а-тет, бесстрашно заявляя о своей позиции:
— Серьезно? Тогда я тем более останусь здесь. Прикрыв глаза, стискиваю челюсть, не позволяя себе улыбнуться, и шумно выдыхаю через нос. Внутри царит ёбаное противоречие: от серьезного тона и порыва Дениз встать на мою защиту становится настолько тепло, словно солнце светит во мне и из меня, пробирается со скоростью света в каждый угол моей души и ползет выше к горлу, с гордым желанием опалить отца такой же ослепляющей и очевидной истиной — "вот это моя девочка". Но когда я рассматриваю действия сестры со стороны разума и голоса логики, мне тут же хочется плеваться пеной, выхаркивая вместе с ней в адрес бесстрашной девчонки фразы по типу — завали, Дениз, закрой рот, заткнись, не беси ни меня, ни его своей ебаной принципиальностью. Уйди отсюда быстро и дай разобраться самим. 
— Дениз, поднимайся в свою комнату, я зайду к тебе позже, — собрав внутри оба чувства, нахожу компромиссные эмоции и улыбаюсь сестре, пытаясь успокоить и внушить, будто всё в порядке. Конечно она чувствует — все нихуя не в порядке и не будет. По этой причине и противится, заставляя отца прибегнуть к помощи своих людей. С легкого кивка Маркуса, два будущих трупа с силой хватают Дениз, на что я инстинктивно дергаюсь в сторону выхода, мысленно убив уже и одного и второго. Гнев, злость, ярость подобно цунами бушуют во мне, находя свой выход в эмоциях на лице и в сжатых до побелевших костяшек кулаков, демонстрируя отцу то, что ранее от него скрывал за маской невозмутимости. Лишь когда крик сестры стихает наверху, а я оборачиваюсь с тем же спектром эмоций и внутри и на роже, до меня доходит, как же я облажался. Крупно и с размахом, потеряв контроль над собой и продемонстрировав Маркусу, насколько с моей стороны к Дениз всё серьезно.
— Тоже начнёшь говорить мне, что вы просто гуляли? — усмехнувшись, отрицательно мотаю головой в ответ. Хули, блядь, теперь топить за одну теорию. Он видел и мою, и её реакцию, сложив непонятное и вычленив очевидное. 
— Не буду. Ты всё видел и понял. Отец на мой манер кивает, прислонившись копчиком к своему столу со скрещенными на груди руками. Ближе ко мне он не подходит, я тоже стою в той же самой позе поодаль, держа в руке рюкзак. 
В гостиной повисает гнетущая тишина. Разговор подошёл к главному — это понимает каждый из нас, из-за чего между нами образовывается пульсирующий электричеством воздух, а взгляды становятся тяжелее, обращенные исключительно друг другу в глаза. 
— Диего проинформировал, что ты пропустил все тренировки по стрельбе из лука. В чём причина? Переход на другую тему выбивает меня из колеи, но вида не подаю. Выражаю внешне свое непробиваемое спокойствие и полный похуизм, когда мысли в башке бегают со скоростью обнаруженных при включении света тараканов. 
— Не люблю лук. Не мой вид оружия, — прищурив глаза, отец тянется рукой к поверхности стола и захватывает ключи от автомобиля, обозначив мне, что сейчас я поеду наверстывать все свои прогулы.
— Иди к машине, проверим, продвинулся ли ты за моё отсутствие дальше, или всё также топчешься на месте, за тренировкой продолжим наш разговор. Блядь. Чую тренировку я заполню надолго. 
Не отставая от отца, открываю переднюю дверцу и сажусь в салон, опустив рюкзак себе на колени. Маркус также быстро оказывается рядом со мной, проворачивает ключ в замке зажигания, и его тачка плавно трогается с места. Откинув голову на сиденье, разворачиваю лицо в сторону знакомого окна, закатив глаза от развернувшейся на втором этаже картине в жанре "блудная дочь решила снова съебаться - в окно". Бляяяядь. Дениз, бесстрашная ты душа, перекинь свою охуительную ногу обратно через окно и посиди тихо в спальне, пока я решаю наш вопрос с нашим же отцом. Всё, на что способен сейчас ей — очередную успокаивающую улыбку, которой одариваю сестру, в то время, как тачка на скорости выезжает за территорию особняка...
Вдыхая морской воздух, натягиваю тетиву и отпускаю, наблюдая за стрелой, со свистящем звуком рассекающей воздух и врезающейся точно в ствол пальмы. Мы второй час стреляем с эту сраную пальму, не обмолвившись друг с другом ни словом. Меня напрягает и тишина и обстрел пальмы, потому что к этому времени должны были уже перейти на движущуюся цель и сменить локацию.
— Долго мы еще молчать будем? — опустив лук, из которого только что выстрелил, отец оборачивается ко мне, кивком головы указав на стрелы, воткнутые в ствол дерева. 
— Про твои навыки говорить мне нечего — стреляешь ты также плохо, — фыркнув, иду к пальме, не оборачивая к Маркусу головы, пока он не заговаривает о том, ради чего привез меня сюда — Дениз. Касательно сестры отец озвучивает мне ровно то, что ожидал услышать, подводя всё также к очевидному:
— ...С сегодняшнего дня ты больше к ней не подходишь... — выдернув первые две стрелы, тянусь к третьей, заговорив, когда он заканчивает свой монолог на тему "чего ты больше не имеешь право делать с Дениз".
— Нет, — свой ответ на тираду озвучиваю громко, вытаскиваю последнюю стрелу и резко оборачиваю голову через плечо, стоит слуху уловить звук натягивающейся тетивы лука. Он что... Развернувшись к отцу лицом также молниеносно, встречаюсь с ним взглядом, словно в замедленной съемке наблюдая, как он ослабляет руку и выпускает стрелу. Со свистом та летит прямо в мою сторону, но я стою на месте, потому что если дернусь, или попытаюсь увернуться — он пустит следом вторую. Смыкаю сильно зубы и чуть ли не ломаю сжатые в одной руке вытащенные стрелы, когда острый наконечник стрелы отца глубоко входит мне в правую щеку, сильно разрезая её и задевая край уха, войдя следом с характерным звуком острием в ствол пальмы за моей спиной. В ушах всё еще слышится звонкий свист, пульс стучит громко в висках, разгоняя ослепляющее чувство злости по моему организму, когда я сам пребываю в оцепенении, уставившись на Маркуса отрешенным взглядом.
Как. Я. Тебя. Ненавижу.  Щека полыхает огнем всеми оттенками боли, но я в ответ не даю отцу эмоциональной реакции, стиснув до скрежета зубов челюсть, стараясь и дальше сдержать собственные чувства, требующие выход.
— Это была не просьба и не вопрос, согласен ты со мной или нет. Я понял, что это было, однако решение остается то же — от Дениз я не отступлюсь. В этой жизни она мне нужна и ценнее нее у меня ничего нет. Тяжело дыша, сморю отцу за спину, подавляя в себе эмоциональный импульс снять с плеча лук и запустить несколько стрел в его голову. Моё желание отомстить за родную семью никуда не делось. Чувство мести всегда со мной и сейчас оно разгорается в глубине души так же сильно, как и в первые дни пребывания в семейном особняке, когда ночью не находил себя покоя и просыпался с ярым порывом взять нож и зарезать Маркуса Ривьеро в собственной спальне. Но я не хочу убивать его на эмоциях. Я обуздаю свою ненависть к нему и совершу задуманное с хладнокровием и таким же холодным расчетом. Неважно, сколько мне потребуется на это времени. Не сводя глаз со сгоревшего района за спиной отца, тяжело вдыхаю и выдыхаю, медленно двигаясь обратно к Маркусу, за десять шагов заняв исходную позицию рядом. Я отточу все свои навыки, стану тем, кем хочешь видеть на своем месте и потом убью. Превозмогая адскую боль в пульсирующей щеке, натягиваю сильно тетиву и выпускаю из лука одну стрелу, вторую, третью, в то время пока в моей голове одновременно с вылетающими из лука стрелами раздаются выстрелы. Один — и падает мать. Второй — рядом с ней под дулом пистолета Маркуса оказывается отец. И третий... на котором зажмуриваю крепко глаза, раскрывая с яркими пламенем огня и запахом бензина в носу. Последняя стрела рассекает пополам ранее пущенную, когда опускаю свой лук вниз и с презрением кидаю себе под ноги. Я сказал, что лук — не мой вид оружия, но пользоваться им умею. 
— Всё, что ты мне сказал... это ничего не меняет. На все твои требования у меня один ответ — нет, — чем чаще я говорю, тем сильнее струится кровь из моей щеки по шее к плечам, впитываясь ярко-багровыми пятнами в светлую футболку, но мне плевать.
— С завтрашнего дня начинается твое обучение в доках соседнего острова. Переправят тебя утренним катером, обратно вернешься, как закончится сезон — через шесть месяцев. Неверие. Ступор. Шок. Осознание. И снова гнев. Все это отрезвляет меня, возвращая моё сознание к отцу. Он отправляет меня в "Алькатрас"? Так мы называем место, куда отец перебрасывает беглых заключенных, которым не нашлось работы в городе. Алькатрас — остров отбитых головорезов, отвечающих за поставку ценного груза, его переправу и грабеж проплывающих судов, оказавшихся в наших территориальных водах. Пиздец, короче говоря. С этого острова выход только один — на катере, который приплывает к берегам завтра и по окончанию сезона. Ахуенная тюрьма для провинившегося. 
— Это моё наказание за непослушание? — выплевываю отцу с ехидной усмешкой, скривившись от боли. 
— Называй как хочешь. Пора тебе узнать всю сферу изнутри и понять, как ведутся в ней дела.  Ну да, так и поверил. Заливай говно мне в уши дальше.
— Хорошо. Но если ты думаешь, что с моим возвращением к неё что-то поменяется — ты ошибаешься. Я не отступлюсь от неё. Одарив меня тяжелым взглядом, отец поднимает с земли мой лук, забрасывает на плечо к своему и снова смотрит мне в глаза.
— На, приложи к щеке, — он протягивает мне свой платок из нагрудного кармана и закатывает глаза, когда я громко смеюсь себе под нос на его предложение подвести меня до своего врача, который зашьет рану...
После больницы Маркус подбрасывает меня недалеко от входа, а сам заезжает в гараж, напомнив мне через открытое окно, о чём говорили на тренировке. Я помню о шестимесячной ссылке так же хорошо, как о своем посыле, в котором отправил тебя нахуй на все требования по отношению к Дениз. Удивлен, что за наше четырехчасовое отсутствие та не встречает меня еще с порога, но в то же время чертовски рад такому раскладу. Сперва мне нужно переодеться, смыть с себя в душе всю кровь и лишь после найти её, потому что поговорить есть о чём.
Быстро поднимаясь п лестнице наверх, открываю дверь собственной спальни, застыв на пороге от вида Дениз, которая спиной лежала на моей кровати и вскочила с неё при моем появлении. Глубокий порез, скрытый пластырем на правой щеке, кажется, сильнее стал пульсировать под пристальным взглядом сестры. Не отрывая от меня глаз, Дениз опускает их по кровавому следу на моей шее, исследует также внимательно плечо и возвращается обратно к щеке, требуя объяснений не только мимикой, но и конкретными фразами. 
— Ничего страшного, типичная легкая травма. Задумался на тренировке о тебе, потерял концентрацию и словил случайно стрелу, — проговариваю сестре каждую фразу с вымученной улыбкой, перехватив за руку, когда она закипает и, понятное дело, не поверив ни одному моему слову, намеревается спросить у отца, какого хрена я побывал у него в качестве мишени. Дениз злится, прекрасно понимаю и причину этих эмоций, и осознаю их разрушительную силу. Сотвори он с ней что-то подобное — не сдержался бы и убил. Но я не хочу тратить наш последний совместный день не на то. 
— Дениз, иди сюда, —серезно проговариваю сестре в затылок, хватаю двумя ладонями за талию, оттаскиваю за нее обратно от двери к кровати, развернув лицом к себе, — тихо, Дениз, тш, — опаляю своим "тш" её губы и, наверное, впервые целую так аккуратно и мягко, также спокойно прижимая к своему телу и кутая в своих руках. Я сам чертовски зол на отца за всё и единственное, что меня может успокоить сейчас — она. Оставив ещё один короткий поцелуй на губах сестры, сгребаю её сильнее в свои объятия и утыкаюсь носом в темные волосы, вдыхая запах, без которого уже не могу. Руки Дениз сцепляются в замок на моей спине, нос прижимается к шее, и я ощущаю, как от дыхания сестры по коже пробежал табун мурашек, вызывая следом приятное тепло, расползающееся внутри. 
— Завтра утром отец отправляет меня на шесть месяцев в "Алькатрас", — будто не поверив собственным ушам, она отстраняется от меня и шокировано заглядывает в лицо. Снова вижу в ее глазах знакомые эмоции, предугадав порыв рвануть к двери до того, как успевает провернуть ручку. Да, блядь, Дениз. Хватанув сестру за локоть, скольжу пальцами вниз по руке и крепко сжимаю в замок её ладонь в своей, потянув в очередной раз сестру на себя.
— Скажи мне, когда Маркус Ривьеро отступал от своих решений или передумывал о чем-то? — прикусив губу, Дениз молчит, прекрасно зная ответ на мой вопрос. Никогда. В этом и вся проблема, — Дениз, он всё равно это сделает. Маркус дал мне понять, что наказание за нарушение его правил я понесу. А я в ответ на это поставил отца перед фактом, что ни одно наказание не изменит мое отношения к тебе. Я буду дальше нарушать все ёбаные правила отца, касательно тебя. Снова и снова, сколько потребуется, пока ему не надоест карать меня, или пока я сам не сдохну, потому что больше ни одно его правило для меня ничего не значит. Я буду приближаться к тебе в любой момент, когда захочу, касаться, как хочу, целовать, куда захочу, трахать, где захочу и быть рядом, даже несмотря на его недовольную рожу, — в подтверждении своих слов, притягиваю Дениз за подбородок к своему лицу, целуя настойчиво и по-собственнически, сдавленно смеясь в приоткрытые губы на ответные фразы.
— Сейчас я иду принимать душ, переодеваюсь и дальше действуем на твой выбор: раз нас всё равно спалили — можем провести последний день в стенах этого дома, а можем снова съебаться куда-нибудь за его пределы. Наказание вынесли уже и хуже ни в одном варианте точно не будет. Выбирай, как проведем этот день, а я пойду смою с себя кровь,— заметив, как та покосилась в сторону входной двери, сразу догадываюсь, чего замышляет, закатываю глаза и в следующую минуту тяну Дениз за собой к двери ванной, — заткнись, переигрываем все, душ идёшь принимать со мной. Нет. Идёшь. Никаких "но". Закрой рот и помоги лучше снять мне футболку.

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]

Ходячая бесстрашная денизовская неприятность, блядь. Явление до охуения. Гроза Маркуса, будущий труп, Ривьеро. Конец всех концов и моего конца в кончании — по-другому это не назвать, когда она намерена действовать так решительно за нас.
Ускорительный механизм в её денизовской жопе работает тоже быстро, не поспоришь, да вот шестеренки у меня в голове крутятся синхронно, и я по одному косому взгляду на нее просек — намерена устроить отцу Ад и Израиль. В одиночку рвануть где-нибудь рядом с ним в своем ультразвуке "какого ляда, папаша" и взрывной волной уебашить и отца и себя и всех вокруг, чтобы больше ни одна скотобаза не смела вытворять вещи, не укладывающиеся на периферии её денизовского подсознания. Вот чем, спрашивается, думает? Эмоциями. Чем же еще. Такая она, блядь... Сумасшедшая. Бесстрашная, наглухо отбитая и поехавшая прямо ко мне.  Дениз, как же с тобой сложно, а без тебя так вообще невозможно. Попытки сестры вырваться за пределы моей спальни и надрать зад отцу выглядели ахуительно интересно, признаю, но куда ахуительнее она, все-таки, будет смотреться в душе. 
Голая.Со мной. Кожа к коже. Напротив меня и под мощным потоком воды, который разделяем на двоих через минуты три полностью без одежды не только в моих мыслях, но и моей душевой. 
Пока Дениз изучает мое лицо своим проникновенным взглядом, пробираясь им куда можно и нельзя, я запускаю руки в её волосы и голову, массируя ту пальцами вместе с выдавленными на них шампунем. Ласкаю ладонью шею, когда она также касается моей, смывая с нее засохшую кровь. В собственническом жесте намыливаю бедра Дениз, специально медленно их внутреннюю сторону, потому что сам кайфую от процесса. Далее точно также задницу и поясницу, круговыми движениями размазывая пену на влажной коже более активно для нового повода вернуть туда руки ещё раз.
Пластырь на щеке разбухает от воды, сползает и я сдергиваю его, пожалев о сие действии, стоит Дениз одарить меня сочувствующим взглядом и проронить вопрос, после которого гашу в себе порыв схватить сестру за шею, припечатать к стене и выдолбить своим членом подобные вопросы ко мне раз и навсегда из ее денизовских мыслей. Не смей больше топить меня в своем сострадании и жалости. Никогда, слышишь? Тем более на действия отца. После его наказаний, физических или моральных, я не хочу ощущать себя слабым, беззащитным или уязвимым.  Да, мне было больно. Ахуеть, как больно, Дениз. Но о моей боли никто не узнает, она останется только со мной и сохранится навсегда в памяти с другими сильными чувствами, которые до сих пор сдерживают и не позволяют совершить месть раньше времени. 
— Это всего лишь царапина, Дениз. Получал травмы и похуже. Точка. Разговор закрыт. Мусолить можешь своими ахуенными ладонями только моё тело, но не эту тему, поняла? Вернув свою руку на зад Дениз, сжимаю чуть сильнее, поглаживаю её ягодицы и поясницу, слушая внимательно слова, которые мне говорит до важной серьезности, словно в своей голове ранее продумала всё до мелочей и ждет теперь моей отмашки к действиям. Предлагаешь нам сбежать? На катере Диего рассечь с закатом волны и съебаться с острова? Это был бы пиздатый конец. Самый тот самый, пусть и с невъебенными последствиями. Но в моём импульсивном порыве я считаю его таким же верным, готов перейти от твоего плана к действию, наговорить тебе такого, в чем даже себе мысленно боюсь признаваться, и сбежать с тобой нахуй от всех. Куда хочешь. Хоть, блять, в Антарктику, где никто нас не достанет и не найдет, правда ты сама прекрасно осознаешь, что одному человеку будет под силу притащить тебя с самой луны. Для Маркуса ты — его священный грааль. Самое ценное, что у него осталось в этой жизни и он вернет тебя любой ценой к себе обратно, даже если для этого ему придется взорвать половину земного шара вместе со мной. Но мне плевать, я готов бороться с ним за тебя и дать любой бой: равный или нет, со смыслом или бесполезный. Это ты тоже прекрасно понимаешь, иначе бы убрала давно палец с моих губ и не призывала к молчанию. Ты умна, Дениз и понимаешь, что побегом мы вызовем лишь Армагеддон старшего Ривьеро, хотя предложение твое очень соблазнительно. 
Выключив полностью напор воды, не свожу своих глаз с Дениз, когда она замирает чуть ли не на цыпочках, опускает голову на мое плечо и обнимает. Обнимает до одури слишком крепко, что я невольно перебрасываю себя в завтрашний день и другие, где буду один. Как там? Ебически плохо. Без нее, не в ней, не рядом и, сука, так далеко. Просто пиздец насколько хуево, а я, блядь, это только представил. Нахуй. Пошло всё нахуй. У нас еще есть сегодняшний день. Вместо пиздецовых недо-взглядов и недо-осознания серьезности ситуации, лучше поцелуй меня. Поцелуй, как только ты одна и умеешь.
— Прощаться будем завтра, а сегодня... у нас оно банально еще есть. 
И Дениз молниеносно вскидывает на меня свои глаза, телом прижимается сильнее, ладонями мягко касается шеи и нежно целует в губы, заставляя меня бороться с преждевременным порывом убить отца сиюминутно же, чтобы наше завтрашнее ебучее прощание не наступало никогда. Однако я парализован. Захвачен её поцелуем, на который отвечаю также неторопливо и аккуратно, сам с себя хуея до образовавшегося в глотке липкого кома и непривычного укола под ребрами. Не думал, что испытаю удовольствие и заведусь от таких сопливых и нежных прикосновений наших губ. Но, блять. Реакция моего организма на лицо. Вылезая с Дениз из душевой, смахиваю оставшиеся капли воды с ее плеч полотенцем и расплываюсь в улыбке имбецильно больного от поцелуя сестры в щеку, понимая, что пиздецнахуйвсе. Поплыл в её денизовских глубинах, не желая из них выплывать. Ощущения внутри несравнимы ни с чем. Их, блядь, не описать словами. Я не чувствую больше адской боли в щеке от пульсирующей на ней раны. Не слышу голоса разума из-за громкого бита в ушах, который отбивает ритмично орган в грудной клетке. Такое чувство, будто сейчас я могу всё, абсолютно, блядь, всё, включая то, чего раньше не умел. Не знаю — как, но Дениз поделилась со мной своим бесстрашием и наделила дополнительной силой, мощь которой не сравнима ни с одной мне ранее испытываемой. Это что-то новое. Это что-то пиздец какое ахуенное. Это что-то....бляяядь. Наспех вытирая тело полотенцем, наклеиваю на щеку новый пластырь, втаскиваю из шкафа футболку, но убираю её обратно, надев на себя по итогу ту, которую подарила мне она. Зачем? Порыв, сука, который также не знаю, как логично истолковать. Захотелось увидеть её реакцию, вызвать улыбку, дать понять, что помню этот подарок, его важность, какие эмоции испытал впервые и... да дебил я. На этом, пожалуй, всё. Натянув остатки одежды, взъерошиваю пятерней влажные волосы и покидаю спальню, прислоняясь боком к стене недалеко от двери сестры. Перевести глаза на наручные часы не успеваю, потому что Дениз выходит ко мне намного раньше. Красивая, с улыбкой на лице и убийственной решимостью во взгляде, приумножая ту вместе с моей с крепким переплетением наших рук. Прекрасно понял, чего задумала, поддерживая её в этом. Как ранее делали в "слабо", мы снова бросаем вызов и доносим тот до отца, когда, не расцепляя рук и с похуизмом на лицах, гордо ебашим мимо него. С таким же успехом я мог в одиночку встать напротив, снять штаны и помахать отцу хуем, как мечом, до начала войны под названием "сын пошел против отца", ибо после такого прохода перед ним я даже затылком ощущаю прожигающий взгляд Маркуса, на который, естественно, мне глубоко поебать. Что он сделает еще? Дениз отошлет посылкой к берегам наших набожних соседей на воспитание монахиням? Увеличит срок моей ссылки? Руки отрежет. Да похую. Всё равно буду рядом с ней: собственнически притягивать к себе, отвлекая от сбора наших вещей по рюкзакам. Касаться нагло задницы, также мешая ей залезть своими булками на собственный велосипед. И крепко сжимать руку в своей ладони за мгновение "до", как прыгнуть одновременно в наше озеро, чтобы уйти со сцепленными в замок ладонями под воду и также вместе всплыть, после первого вдоха обмениваясь кислородом и вдалбливаясь языками до гланд друг друга в жадных, требовательных поцелуях. Не отойду я от нее, не отступлюсь и не отплыву. Потому что давно всё. С ней и по ней. Когда она рядом, я себя перестаю контролировать, потому что... Она настолько ахуенно дышит, трется своими твердыми сосками о мою грудь, что у меня напрочь срывает крышу. Уносит в ебеня с концами после того, как произносит провокационную фразу и отплывает спиной назад, не удосужившись посмотреть, плыву ли я за ней. Сведения для нее бесполезные. Она прекрасно знает, что плыву, потому что самого разрывает от ощущений внутри и я сдохну, если сейчас же не вставлю ей и не начну иметь мощными, глубокими толчками. Наплевав на боль в щеке, возрастающую с ударами воды по лицу, загребаю быстрее и активнее в сторону сестры, чтобы подмять под себя и долбитьдолбитьдолбить до ахуенного хлюпанья. Не давая Дениз уйти под воду, хватаю за лодыжки, придерживаю за спину, подхватываю за зад и шагаю с ней к берегу на руках. 
— Заткнись и поцелуй меня, — вдалбливаясь языком в её рот, опускаю аккуратно на матрац и вгоняю в нее свой давно вставший член. Без прелюдий, без лишних слов, но с разгона и во всю глубину. Прижимаюсь своим лбом к её и двигаюсь быстрее, пока свободная рука скользит по телу сестры, поглаживая и сминая особо полюбившиеся мне выпуклости. Меняя угол проникновения и вбивая в себя Дениз особенно глубоко, заставляю её практически всхлипывать мне в рот и раздвигать ноги шире, чтобы долбиться в нее еще яростнее, еще глубже, просто дохуямногораз и дохуя много ещё... 
Дыхание сбивается, стоны смешиваются с её, оглушая так же, как и стук сердца. Руки сестры путешествуют кровавыми царапинами по моей спине, пока я ласкаю поочередно соски Дениз, целую шею, также оставляя на ней отметины от своих губ и зубов, вогнав в нее член с размаху и замедлившись на словах, врезающихся так оглушительно мне в уши, мозг и мощным электрическим разрядом в сердце. Стоп... нахуй... стоп... Нахуйстоп! Вот так просто, блядь, взяла и прибила признанием вслух, поебав на наше негласное, введенное ещё со слабо, и устанавливающее единственное правило — подобные фортеля с искренностью не выкидывать. А он что сделала? Взяла открыто и простонала мне всё на сраном сбившемся выдохе в оргазме, сокращая свои мышцы на моем члене и делая этот ебический момент воистину каким-то эпическим. Пиздец.
Мой ошарашенный отпечаток на роже никуда не уходит ни спустя минуту, ни спустя две, потому что я в ахуе. Упокой меня с миром. Присыпь там сверху землей или кинь тело в озеро. Я не просто ранен хедшотом в башку, а убит им нахуй, пребывая сознанием где-то далеко, когда тело совершает напористые, грубые, смачные толчки в ней по инерции, при этом увеличивая их темп и скорость, из-за чего сестра снова и снова плавится подо мной, а я от нее. Язык скользит по шее Дениз, скулам, губам, врываясь в рот и объявив там собственную войну за вырвавшуюся у нее фразу из десяти букв. Настолько ахуенную, что я, блядь, не хочу никуда её больше отпускать, уезжать, оставлять. Идите все нахуй. Сдохнешь подо мной, а я от тебя. 
— Дениз... — хрипло произношу ее имя, проглатывая половину букв в гортанном и глубоком стоне, когда зубы сестры кусают плечо, побуждая вмазываться в нее грубее, истекать мощнее соками и пульсировать на моем члене вновь. До охуения охуенная. Япростонемогу...блядь...простонехочу...безтебя...иневтебе...все смогу, но не без тебя.
Мое ответное "люблю" к ней застревает где-то поперек горла, так и не найдя выход в словах, потому что на фоне признания сестры, сраное "я тебя тоже" покажется жалким оправданием. Тоже, блядь. Т.о.ж.е. Ебучее слово, которое звучит само по себе уже как отмаза. Я просто знаю, что люблю её. Как-то по-взрослому и с полной ответственностью. Не влюблён, блядь, а именно люблю, потому что для меня — она моя ебаная черта, за которой больше ничего и никого нет. Однако в какую словесную форму не засунь признание — один хуй поебота какая-то выходит, не передающая и близко моих чувств. Вместо своего этого "прикинь, я тебя тоже", сдуваю с её лица прилипшие пряди волос, глядя на Дениз сверху вниз, чтобы поняла всё в моём взгляде, чтобы увидела, блядь, что творит со мной, когда блядскими словами выворачивает душу наизнанку к её ногам и... она видит. 
Прекрасно видит и понимает, что вытворяет, но какого-то хуя добивает меня второй фразой, также зная, насколько сильно всегда хотел в нее кончить. С нашего первого траха и последующей ахуенной близости горел желанием забить её собой под завязку и дотрахать до глубин. Но я помню о последствиях, потому и взираю в Дениз с непониманием, прикрывая глаза на поцелуй и липко утопая и душой и членом в её сраном "доверься мне". Да я давно. Доверился тебе. Твой. И вообще все, блядь.. Она подается мне навстречу, совершая синхронные толчки, бьется на мне в экстазе и крепко сжимает мышцы, когда в последнем заходе вдалбливаюсь в неё до посыпавшихся из глаз искр и в таком же громком стоне кончаю, спуская в нее до последней капли.
Дыхание сбилось. И мне и ей требуется время, чтобы перевести его. Мне даже не только от траха, сколько от всех слов, которыми поимела мою душу, пока я имел её тело.
— Без меня или наших упражнений на этом матраце? Если второе, могу тебе его в комнату доставить лично на своем хребте, попробуешь самостоятельные тренировки, — пытаюсь вызвать своими словами на её лице хотя бы слабую улыбку, потому что прекрасно понял, о чем говорит. Я тоже не знаю, Дениз. Пока страшно даже представить, насколько сильно буду скачать по тебе. Всей целиком. 
Прижав сестру к своему телу, не выхожу из нее и перекатываюсь на спину, помогая Дениз сесть на меня верхом. В такой позе она выглядит не менее ахуенно, и она сама об этом прекрасно знает, восседая на мне и моем члене словно на своем персональном троне. Усмехнувшись собственным мыслям, подкладываю руку в согнутом локте себе под голову, не переставая смотреть на нее снизу вверх. Предложение проебать катер слышал, но с ответом медлю, потому что чем больше думаю на тему "послать всё нахуй и съебаться с ней подальше", тем чаще прихожу к выводу, что идея то не такая плохая. Прищурив один глаз, внимательно наблюдаю за ее дальнейшими действиями, сразу запротестовав, когда сестра защелкивает на моей шее единственную оставшуюся вещь от своей матери, поясняя мне все действия. 
— Дениз, я не могу его взять, это же единственная... — она не дает договорить, попросив меня открыть кулон. Покрутив тот пальцами, медленно поддеваю край ногтем, точно также расплываясь в улыбке при виде нашей совместной фотографии внутри. Дениз ты... Фраза так и остается не озвученной ни вслух, ни завершенной в моих мыслях, потому что я кое-чего не понял. 
Что значит "хоть так?". Ты, блядь, с первого нашего поцелуя со мной. Глубоко в сердце и тебя оттуда ни что не посмеет выпиздить. Ни обстоятельства. Ни чьи-то требования. Ты прописалась во мне основательно, от того и страшно. Страшно, насколько далеко пустила внутри меня свои корни и сплела ими крепко чувства. Страшно, что в случае чего я лучше скрою эти самые чувства от всех и тебя самой, но сам буду тонуть, блядь, в них без возможности на спасение.  —Ты итак будешь со мной эти месяцы в мыслях, я не могу, Дениз. Я знаю, насколько важна и ценна для тебя эта вещь, — мою попытку вернуть кулон Корин она игнорирует, переводя все в желание, потому что знает правила нашей игры и что при таком раскладе я точно его заберу, выполнив все требования. Слишком соблазнительные требования, но хорошо. Я обещаю, что буду беречь его и верну в сохранности. 
— Хорошо, — обсасывая её язык, проговариваю в рот и также на выдохе, закатив глаза, когда Дениз начинает подниматься и опускаться на моем уже твердом члене, — верну за такой же поцелуй и здесь. Опускаю ладони на поясницу сестры, надавливаю на нее и начинаю ебать.
Сильно.
Глубоко.
До гортанных стонов и ее хриплых криков, чтобы запомнила, что так будет всегда.
Потому что я безумно люблю тебя, Дениз.
Безумно...

Переводя в очередной раз дыхание, мы лежим на нашем матраце и вслушиваемся в тишину. Одна нога Дениз согнута в коленке, вторая закинута мне на плечо и практически достает ступней до спины, потому что я разлегся с ней не на одном уровне, а ниже. Причем прекрасно устроившись: моя голова нашла себе идеальное место на её животе, а собственные ладони на тазе и бедрах сестры, которые время от времени мягко поглаживаю, улыбаясь каждый раз, когда она брыкается в смехе то от моего дыхания, которым щекочу кожу в чувствительных местах, то от языка и губ, когда поочередно касаюсь ими внутренней стороны ее бедра и лобка. 
В таком нашем положении слабые стороны нашел не только я. Дениз тоже быстро обнаружила мои, стоило ей запустить одну свою ладонь в мои волосы, а после начать гладить нежно пальцами висок, невредимую щеку и скулы. Я, блядь, еле сдерживался, чтобы в ответ не замурчать от настолько приятных и ахуенных прикосновений. Когда она вот так просто гладила меня, вызывая одновременно и теплоту внутри, и табун мурашек по коже. Нереальное что-то. Вот уж, блядь, не думал, что обезоружит настолько банальным способом.
Впервые за этот день казалось время стало течь медленнее. Наше совместное времяпровождение меня более, чем устраивало. Ровно до момента, пока сестра не притянула рядом валяющийся с нами рюкзак и не стала в нем копошиться свободной рукой. 
— Оставь ты его уже, чего ты пытаешься найти? — раздраженный, что ее вторая рука также улетела в его недра вместо того, чтобы дальше гладить мою кожу, сдвигаю брови на переносице, когда Дениз издает самый что ни на есть детский писк, победоносно вскинув вверх пачку с зефиром. Вот оно, блядь, в чем дело. —  Всё, молодец, нашла, а теперь отложи зефир в сторону и верни свою ахуенную руку на законное место, — своим указательным пальцем показываю на свою голову, серьезно глядя сестре глаза в глаза. — сюда.
Но...
Она открыто меня провоцирует, затевая игру, в которую нравится играть нам двоим.
— Что будет? Ничего. Всё равно ты вернешь свою руку обратно.
В рожу мне прилетает самый что ни на есть прямой вызов и призыв к действию. Ну все, коза дерзистая, договорилась. 
Сощурив серьезно глаза, предельно сильно прижимаю её согнутую коленку к матрацу, надавливаю аналогично большим пальцем на клитор, принуждая сильнее и развратнее развести свои ахуенные ноги в стороны и дальше выгибаться навстречу, когда своим языком, по сути, достаю до самой её сути.
До жалобных стонов и закатанных глаз заставляю Дениз активнее течь на пальцы, которые ввел в неё слишком глубоко, чтобы точно сдалась и запустила свои руки обратно в мои волосы. Но она упрямая. Понимает, чего именно добиваюсь, почему и держится, только больше распаляя меня на активные действия.
Побуждая сильнее вколачиваться в неё и языком, и пальцами, находить те самые точки и долбиться в них смачно и жестко, провоцируя её развратно течь соками обильнее и очень скоро перелететь тот самый эмоциональны порог, после которого она уже сама насаживается интенсивно на мои пальцы, умоляя о большем. Обе руки также возвращаются к моим волосам, зарываясь в них, когда я не отступаю, подводя Дениз к полной капитуляции и к пику удовольствия, который продлеваю, трахая сестру пальцами. Так же интенсивно, как и начинаю сосаться с ней. Полностью забиваю её рот своим языком, придушившая крик и чувствую, как Дениз кусает мою нижнюю губу до крови, шепча в рот приятные слова, от которых по спине расходится табун все тех же пиздецовых мурашек.
А дальше мы молча лежим на нашем матрасе.
Она балдеет от ощущений, которые расходятся волнами по её телу, а я балдею от руки, которую вернула туда, где ей ахуенное место. Всё вышло ровно так, как предсказывал Сет Нострадамус. И мы просто лежим.
Лежим так до её осознания, что зефир у нее тоже лежит рядом. Без дела. Именно этот сраный зефир, видите ли, даёт Дениз право пнуть меня в сторону потушенного прошлой ночью костра, к огню которого спустя минут десять мы чуть ближе придвигаем наш матрац, насаживая на палки зефир. Мой, блядь, весь сгорает до сахарного угля, из-за чего вскоре Дениз бьет меня по руками, говоря, что дальше шеф-повар у нас останется один — она. Твое право. Проводя пальцами по позвонкам сестры, откидываю её волосы на одно плечо, сперва целую его, а следом и укусив до сдавленного денизовского "ай". Откровенно говоря, мешаю и отвлекаю её, уворачиваюсь от ударов и сдавленно смеюсь с дерзких угроз, после которых мы снова возвращаемся к своим занятиям: сестра к зефиру, а я губами к её коже, параллельно разговаривая с Дениз о разном. 
— Такими камнями наши соплеменники и оставляли послания в своих пещерах, — меняя тему разговора, поднимаю с земли один из камней, которые давно заприметил, и кидаю в соседнюю стену от нас, указывая сестре на оставшийся от него красный след, — гематит, — беру в пальцы второй такое же камешек и поднимаю тот над уровнем глаз Дениз, рассказывая, что на нашем острове их много где разбросано. — Рисует так, что хуй сотрешь, видела у нас в винном погребе картину? — Дениз кивает, а я передаю ей минерал в руки и дальше рассказываю, какого буя Маркус ее там повесил, еще и такую большую, — помнишь отец нас наказал за использование дымовых шашек? Ну... меня в тот раз прям оскорбило его наказание за, по сути, его проёб — он сам не объяснил и не рассказал нам, чего можно трогать из его припасов, а чего нет. Вот я и насобирал себе по острову дохуя гематита, а потом пошел в винный погреб и нарисовал огромный хуй как раз рядом с полкой любимых напитков отца. Чтобы каждый раз, спускаясь за бутылкой чего покрепче, его встречал мой шедевральный хуй, увековеченный специально для него как напоминание — а вот нехуй наказывать нас за свои проёбы. Не подумал тогда, правда, что он его завесит, а мне отвесит пиздюлей, но собой все равно остался доволен. 
Подойдя с Дениз к стене, быстро подмечаю мыслительный процесс в голове сестры и выхватываю у нее камень до того, как та успевает оставить какое-нибудь сопливое послание потомкам. 
— Цыц, я тут художник, — сместив свой вес на левую руку, нависаю над стеной, гипнотизируя перед собой "полотно" для росписи. В душе не ебу, какое послание оставить нам на будущее и дальнейшим поколениям. Но отдать камень сестре, чтобы та выгравировала тут какую-нибудь фигню — ни-за-что не намерен. Несмотря даже на всё тот же вопрос к самоу себе — что рисовать то Дольше минут трех я очень сосредоточенно думаю над этим, когда Дениз уже открыто подъебывает меня, в смехе проговаривая, чтобы рисовал какую-нибудь банальную хуйню и упокоился, за что тут же получает от меня говорящий взгляд, — я сказал цыц, женщина. Снова перевожу глаза с лица Дениз на стену, свою руку, следом её руку, потому что засранка скопировала мою позу, подъебывая даже в ней, и тут меня осеняет на наших парных татуировках. 
— Отвернись и не подглядывай, — фыркнув, сестра, конечно же, стоит не двигаясь, в упор глядя на меня, а после и на стену, не сразу догадываясь, что рисую. Со стороны Дениз слышу её протяжное "аааа", как только заканчиваю со своей частью татуировки и дублирую рисунок с её руки, который складывается в совершенно другой при переплетении наших ладоней. Вот и на этой стене навсегда сохранится именно полноценный рисунок. Даже если будем далеко друг от друга — здесь всё равно останемся вместе. 
— В смысле ничего особенного? Да ты гонишь, — конечно гонит, я ахуенно нарисовал, но... Дениз один хуй забирает у меня из руки камень и сосредоточенно принимается выводить линии, вырисовывая их ярче и аккуратнее в тех местах, где особо над прорисовкой не запаривался. Мне вскоре быстро надоедает её заинтересованность новым занятием и полное отвлечение от моей персоны, потому, ясен хуй, тут же придвигаюсь к ней ближе. На шее оставляю дорожку влажных поцелуев, ладонями скольжу по животу, сжимаю двумя руками грудь и за талию притягиваю сестру вплотную к себе, упираясь в неё своим стояком. Пока ласкаю одной ладонью внутреннюю сторону её бедра, второй рукой направляю член туда, где ему самое место, издав стон одновременно с Дениз, потому что вставляю в нее свой хер полностью. Буквально валбливаюего в своём темпе, растягиваю до полноты и тестоны, шепча Дениз на ухо, какая же она ахуенная, когда сильнее прижимаю сестру грудью к стене, у которой еще минуту назад она спокойно доводила наш рисунок до совершенства... 

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/2P4GNh6/tumblr-657e6a73fa678965be3fbc3fa1816d9d-af8a40c2-540.gif[/icon]

Маркус может сослать меня куда угодно, узаконить на острове неприкосновенность к Дениз и ввести смертную казнь за нарушение закона не прикосновения.
П л е в а т ь. 
Я стану главным нарушителем правил, костью в его глотке и предпочту сдохнуть с Дениз, чем без нее, потому что дружбу-хуюжбу водить после всего смешно. Быть ей братом и не думать хером - тоже пиздец смехотворное условие. Прости, папаша, но у меня встает даже от одного взгляда на нее, а это как-то не по-братски. С твоей дочерью мне слишком откровенно и приятно. Настолько, что я и дальше хочу быть рядом только с ней, в ней, вмазываться со скоростью света в её приоткрытый рот и клеймить каждый участок кожи пальцами, как делаю это сейчас. Вдыхать запах её волос, ощущать тепло от тела, забивать собой под завязку, двигаться глубоко, резко, медленно. 
То сбавлять, то наращивать темп, то просто охуевать от её осмысленных взглядов, которые говорят дохуя много, и будто в замедленной съемке наблюдать, как она вся сжимается от словленного оргазма, добивая меня нежной улыбкой, из-за которой на повторе слышу в голове фразу “я люблю тебя”. 
Такими темпами дойду до того, что перееду в её комнату, притащу туда щетку, бритву и заговорю открыто с ней о серьезном и большем. Пиздец.
Дошёл в своей стрёмной стадии осознания до пиздецового пиздеца. Бесповоротного и фатального, когда она побуждает своими стонами и прилетевшими на ухо фразами двигаться быстрее, стонать в унисон, не произносить хуллион не высказанных главных слов, тяжело дышать рот в рот и прижимать ближе, подавляя в себе грубый порыв сильнее зажать её между стеной и собственным телом, чтобы не потерпеть фиаско и не показать, насколько сильно не хочу отпускать её. Не показать, что хуй знает как давно ловлю себя на убогих слюнявых мыслях и что в порыве внутреннего соплежуйства ощущаю прилив энергии, желание танцевать, петь, носить её на руках и этосукапиздец. Дениз начинает осязаемо сотрясать в моих руках, я понимаю, куда мы с ней финишируем, помогаю чуть прогнуться в корпусе вперед и с нажимом оказываюсь внутри во всю длину, прикрывая глаза и стискивая в злобе зубы, потому что осознание ситуации отрезвляет, собираясь в одно громогласное слово “полгода.”  Ебучие, сука, полгода вдали. Полгода, которые лишат близости и вообще всего. Но одно знаю точно: я вернусь, и мы продолжим начатое. Всё будет ровно так, как сейчас... 
— Ты не думал, как бы ты жил, если бы остался в Испании?
Дениз разрезает тишину вопросом, напрочь игнорируя суровый взгляд в её глаза. Кого другого за подобную дерзость заткнул, или вырвал язык, отправив родственникам посылкой и с приложенной запиской “ваш долбаеб был просто тем, кто выбесил меня”. Но Дениз иной случай. Устроив подбородок поверх моего торса, она бесстрашно вытаскивает из души болезненные детские воспоминания, а я в хмуром молчании слушаю, не пресекая разговор на корню по причине, которая известна нам двоим. По этой же причине касаюсь ладонью плеча Дениз и тянусь к губам, чтобы заткнуть и увести разговор от лживой легенды, придуманной мною в детстве с целью попасть в дом Ривьеро. Тянусь ближе к сестре, недовольно поцеловав вместо её губ щеку, которой разворачивается ко мне, мимикой говоря, что от вопросов не соскочу. Блять, Дениз. Закрой свой ахуенный рот и не заводи разговор о моём детстве. Я не хочу тебе врать, а правду знать не стоит, она намного хуже лжи. 
- На отца, - повторяю слова, какие слышал ребенком от матери и обхватываю тело Дениз руками, быстро меняя нас местами.  Больше ничего не могу сестре рассказать, потому затыкаю рот проверенным способом - поцелуем. 
- Честно, - со снисходительным хмыком провожу языком по губам и щурюсь в улыбке с возмущенных ноток в голосе Дениз, - я сам устанавливаю правила, потому всё честно, - оторвавшись от губ, целую щеку, скулу, сильнее сминаю собой и вдавливаю в матрац, прессуя сверху торсом. Времени у нас осталось блядски мало, потому не размениваюсь на долгие прелюдии, развожу рукой ноги сестры в стороны и одним толчком вхожу в нее, целую ложбинку, шею и губы в таком поцелуе, словно хочу сожрать. Её слова побуждают ускорить темп, желая вытрахать из нее мысли копаться в моем прошлом раз и навсегда. Не лезь туда, Дениз. Не надо. Не сегодня и не в нашу последнюю ночь.
- И я не хочу тебя оставлять, - поздно понимаю, что спизданул мысли вслух, прикрывая глаза с желанием въебать себе хороших пиздюлин, потому что одно дело гонять сопли в башке, другое - выливать ей вслух и показывать, до какой крайней степени уязвим, как меня физически ломает и душевно выворачивает, когда думаю лишь критериями и простыми установками: вдавить в себя, втопить в объятия, нагло врываться языком в рот и растягивать членом в ритмичных толчках. Ладони Дениз со спины перемещаются к шее, пальцы ласково очерчивают скулу и я забиваю ее рот языком, прекрасно видя по лицу, о чём думает. Не смотри на меня так, словно поняла всё без слов. Не. Смей. Дениз. Ещё один твой проницательный денизовский взгляд, и я не смогу уехать. Пойду против отца в неравной войне, признаваясь не только тебе, себе, но и Маркусу, что ты нужна мне, а чувства к тебе напрочь снесли голову, размазали и смягчили, раздробив к хуям черствость и хладнокровность и вообще всё, чему за столько лет учил наш отец.
Если ранее Маркус мог лишь догадываться о степени моего долбоебства, то к возвращению домой он установил серьезность чувств к его дочери, косо задержав внимание на наших руках, крепко сцепленных в замок. Словно сканер отец исследовал глазами тело Дениз, задержал внимание практически на каждом синяке с засосом и перевел убийственный взгляд в мою сторону. Глаза Маркуса искрили молнии, за непроницаемой маской холодности бушевал гнев и разрушительная ярость на меня, но глаз в сторону я не отвел, отвечая отцу с вызовом. Похуй мне на все угрозы, я пойду до конца и буду бороться. Бороться до тех пор, пока ты не устанешь от напора и не смиришься с тем фактом, что я никому ее не отдам и буду с ней. Не в роли брата или друга.
Приказ отца исполнять сию минуту не спешу. Мягко поглаживаю ладонь Дениз большим пальцем, смотря не на неё, а на Маркуса. Намерен продолжить разборки дальше - начинай при мне, один на один не оставлю тебя с ней. Ощутив успокаивающее пожатие Дениз, нехотя выпускаю ладонь сестры из своей, обмениваюсь короткими взглядами и с говорящим выражением прохожу мимо, слегка задев плечом, донося до своего отца - на любую хуйню среагирую быстро. Дениз же не собралась выводить на конфликт и провоцировать? Не собралась же? 
Влетев в свою комнату, поднимаю с полу рюкзак, кидаю на кровать и не глядя за минуты две собираю вещи: бросаю внутрь мыльнорыльные принадлежности и первую попавшуюся одежду из шкафа, дернув голову на хлопок со стороны окна. Глазами ищу фигуру сестры, но вместо неё встречаюсь с отцом, заметив, что он похлопывает указательным пальцем о циферблат наручных часов, губами проговорив мне “шевелись”. Дернув голову на голос Дениз, скольжу глазами к раскрытому рюкзаку, скрывая досаду за слабой усмешкой и саркастичным хмыканьем.
- Еду не в отпуск. Много вещей мне там не понадобится.
Я жду ее язвительного ответа, любимых подъебов, но их не следует. 
Повисает пауза.
Пауза осознания.
Наше время вышло. 
Оставшиеся минут двенадцать возвращают к мыслям, которые гнал ночью по причине, что у нас еще есть время. Теперь не осталось. Как бы не оттягивал момент, но пора прощаться. 
Дениз сталкивается с моим взглядом и в ее глазах вижу то, что ощущаю в грудной клетке. Делаю шаг вперед, пусть и сдерживаю порыв схватить сестру за руку и сбежать вместе с ней из дома, потому что люблю ее и пиздец как не хочу уезжать. Подмывает сказать Дениз о всех чувствах, о власти, которую имеет надо мной и даже не подозревает, но я лишь молча обнимаю сестру, потому что не в такого сопливого пацана она втрескалась. 
- Мои пятнадцать минут заканчиваются, - сжав зубы, мягко провожу ладонью по её спине, сдерживая себя от поступков и слов, которые только все усложнят. Отстранившись из объятий, закидываю лямку рюкзака на плечо, сжимаю ладонь сестры и следую с ней за руку вниз, где нас уже ждёт Маркус. Собой отец доволен, на что могу ему посочувствовать, пусть и не без сарказма. Похоже он еще не понял, какой Армагеддон ожидает с моим отъездом, ибо Дениз рванет сильно и заденет взрывной волной её чувств в первую очередь его.
Блуждая глазами по лицу сестры, снова сдерживаюсь, чтобы не вдариться в сопли и не сделать прощание для сестры более тяжелым. Я тоже буду скучать. Полгода - дохуя много, но я вернусь и мы продолжим, на чем остановились.
- Да, всего лишь полгода, - делаю перед ней вид, словно условия отца могли быть хуже, словно  расстаемся ненадолго, в то время как внутри от взгляда сестру всё внутренности скручивает, сжимает и выворачивает наизнанку. 
- Дениз, - слабо улыбаюсь фразе, что могу никуда не уезжать, прекрасно понимая, почему говорит о таком. Ответ мой сестре не требуется, потому что знает, какие слова проговорю вслух и по какой причине не пойду против отца. Прикрыв глаза на приятные прикосновения, рефлекторно целую ладонь сестры, вспомнив о присутствии Маркуса, когда тот подает голос, напоминая об отъезде и подгоняя нас. Порыв Дениз с поцелуем ему не нравится, но отец молчит и не выражает внешне эмоций ровно до момента, пока я не перестаю сдерживать себя. Блять, полгода я не буду иметь возможности целовать ее, касаться, говорить и чувствовать. Пошёл ты нахуй. Бросаю под ноги рюкзак, обе ладони опускаю на талию Дениз и резко притягиваю к себе, сходу сходу вбиваясь в рот сестры. Губы в губы. Властно, влажно, жадно. На поцелуй со стороны это мало походило. В моем понимании походило больше на геологическую разведку, организованную и по причине бунта перед отцом и целью выжать из Дениз больше влаги и воздуха, чтобы полностью заполнить её мысли собой и самому помнить последний поцелуй до тех пор, пока спустя шесть месяцев не сгребу в охапку для нового. 
Боковым зрением вижу дернувшиеся желваки отца, сцепленные кулаки и слышу шумный выдох. Но так плевать. Отъебись ты от меня, нее и дай нам вместе побыть последние минуты. Словно услышав мои мысли, Маркус разворачивается и уходит на улицу. Вряд ли для того, чтобы мы спокойно попрощались. Судя по его скривленному еблету - отцу банально неприятно видеть, как язык любимой дочери хищно и жадно трахается во рту с моим. Но опять же - так плевать. Громкое и рваное дыхание выдает с потрохами. Одного поцелуя мало, однако большего взять не могу. Сука. За это ненавижу долгие прощания. Слишком тяжёлая хуйня. Сильнее сжимаю ладони на талии Дениз, дабы не спустить их ниже и не допустить воплощения в реальность мыслей, где подхватываю её за задницу, пинаю ногой первую попавшуюся дверь и уношу нахуй от отца, а следом и дома. Если бы пустил рук в ход - меня не остановил бы блядский хлопок со стороны улицы и тачки Маркуса. Но я сдержался.
Немного откинув голову назад, не отрываю глаз с лица Дениз, оставляю быстрый поцелуй на её щеке и спешно убираю руки с тела сестры, чтобы в следующее мгновение поднять с пола рюкзак, развернуться и зашагать к автомобилю отца. Каждый шаг отдается пульсацией в висках и даётся тяжело, потому что мне требуется прилагать титанические усилия, чтобы подавить в себе порыв развернуть голову через плечо и посмотреть на неё. Я знаю, какие эмоции увижу на лице Дениз, как отреагирую и чем все кончится. По этой причине с силой стискиваю зубы, лямку на плече, захлопываю дверь в салоне и устремляю глаза только на дорогу. Грудь тяжело поднимается и опускается. Ноздри раздуваются от переполняющего гнева, костяшки на сжатых кулаках белеют, а зубы стиснуты настолько сильно, что чувствую боль в скулах. Полгода, сука! Шесть, мать его, месяцев. 
- Тебе и ей пойдёт на пользу.
- Завали нахуй, не желаю слушать, - посмотрев на меня через зеркало переднего вида, Маркус замолкает, прибавляет газу и больше не заговаривает со мной. Вторую попытку завязать разговор отец принимает уже на причале.
- Потом ты...
- Что - потом? Пойму? Сомневаюсь. Ты меня наказал, а теперь отъебись. Выбравшись из салона, захлопываю дверь и, не обращая внимания на слова Маркуса, быстрым шагом двигаюсь к яхте, поймав на себе удивленные взгляды “перевозчиков”
- Пацан, тебе сколько лет то?
- Восемнадцать, - кинув рюкзак под ноги, поправляю на щеке отклеивающийся пластырь, усмехнувшись с вопроса рослого мужика, который своим внешним видом напомнил мне Дэвида Пола - актера. 
- Чего ты такого выкинул, раз Маркус отправил тебя к нам?
Влюбился в его дочь.
Открываю рот для озвучивания мыслей вслух, но замолкаю, забыв, как дышать.  Миссия “не смей оборачиваться” с треском проваливается, когда надрывный и громкий вопль за моей спиной выворачивает внутренности наружу, заставляя ощущать физическую боль в грудной клетке острее.
- Куда! - тяжелые руки опускаются с двух сторон на плечи, силой возвращая меня из вертикального положения обратно в сидячее и оттаскивая от бортов яхты. - Долбаеб что ли? Тут разрывное течение, утащит в океан за секунды. О чем думаешь?
Точно не о течении. Слыша крик Дениз даже на расстоянии ста метров, я думаю, нет, не так, я жалею лишь о том, чего не сказал ей и не сделал... 

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/7146PmC/image.gif[/icon]

Первые четыре месяца на острове:

      Ад существует. Здесь — на блядском клочке земли посреди океана. От сотового толку нет — забрали в первый день, да и сигнал тут не ловит, с другими островами связь поддерживают через единственный спутниковый телефон, который охраняется лучше, чем Пентагон, блять. Сбежать отсюда можно лишь по волнам на моторном катере, или лодке с веслами, но у меня нет ни первого, ни второго, потому я пытался совершить побег своими силами. Три раза. Три провальных, сука, раза я с разбегу нырял в океан и плыл без остановки. В первую попытку не рассчитал силы и пошел ко дну, последующие два раза переплыл самый опасный участок по течению, но в итоге заплыва один хуй был пойман, вытащен людьми отца из воды в лодку и отметелен до фингалов и гематом — уже на суше. С первого дня я не сдавался, не сдаюсь и спустя неделю, все еще просыпаясь по утрам с установкой, что я съебусь домой раньше. Прекрасно знаю, чего Маркус добивается, используя меня как кусок мяса для своих головорезов. Но я не опущу руки. Ломай мои кости, ломай морально.
Я. Никогда. Не. Сдаюсь.
— Сет, сдавайся, не глупи, — Амон трясет рукой у меня перед лицом, но я не принимаю его помощь. Разъяренно ткнув кулак в землю,  на костяшки пальцев смещаю вес собственного тела и с гортанным рыком поднимаюсь в вертикальное положение, оттолкнув от себя человека, которого единственного на этом острове не хочу убить.
— Отвали.
      Я еле стою на ногах, но продолжаю делать шаги к спарринг-партнеру, перед очередным его ударом сплюнув шмоток крови, скопившийся во рту. Хилым себя не считаю, среди сверстников сильнее многих, но в драке с бывшим боксером под два метра — я груша для битья. Это понимают все столпившиеся «зрители»,  в моём присутствии открыто делая ставки на победу тяжеловесной туши. Перед ним у меня нет шансов, однако я занимаю стойку и яростно сжимаю кулаки, в следующую секунду чувствуя, как противно пульсирует челюсть, стреляя острой болью в нос, которым впечатываюсь в землю при падении. В глазах рябит, на зубах хрустит песок, а лицо утопает в собственной крови, но я поднимаюсь, совершенно не фокусируя взгляд на сопернике. Ноги подкашивает хуже, чем в первый раз. Я не вижу, куда ступаю. Не слышу толпу, скандирующую не мое имя. Вновь чувствую удар, по силе мощнее всех обрушившихся на меня ранее, и погружаюсь в темноту....
      Не знаю, сколько прошло времени и где я. Первые секунд тридцать мой разум пребывает в кадрах живого сна, отказываясь возвращаться в болезненную реальность. За окном глубокая ночь. На улице стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь заебавшим меня шумом океана. Рядом никого. В обшарпанной комнате я один, не считая отголосков сновидения, из которого Дениз не хочет меня отпускать. Перед глазами всё ещё вижу образ сестры, слышу её смех, ощущая в грудной клетке сильную боль, не имеющую отношения к физической. Не думал, что будет так тяжело без неё. Но мне пиздец как её не хватает. Каждую ночь она снится мне. Как дома с ноги врывалась в мою комнату, так и тут Дениз беспардонно вторгается во все сны и воспоминания, в самое неподходящее время напоминая о словах, что не сказал ей. Заставляет жалеть об упущенном моменте. Думать о ней чаще. Желать. Скучать. За это я ненавижу тебя, Дениз. Ненавижу также сильно, как и люблю. Было бы намного проще отбросить чувства к тебе, отлеживаться в тихой ненависти и зализывать раны за составлением плана, как убью  отца, но я не могу делать даже это. С каждым днём здесь и вдали от тебя, я больше закапываюсь в воспоминаниях о тебе, чтобы не сойти с ума от ожидания встречи. Я зарываюсь глубже в мыслях о том, что по отдельности меня больше нет. Нет раздельно и тебя. Есть только мы, наша хренова туча сложностей и личных островов Маркуса Ривьеро на пути друг к другу, не считая самого Маркуса, что уже складывается в наидерьмовый сценарий отношений. Но мне кристально похуй, и в этом заключается мой конец. Я больше не помышляю о мести с глазами ярого фанатика, не зациклен на цели, которую поставил ещё сопляком. Я думаю лишь о тебе. О тех вещах, которые помогут мне быстрее вернуться домой, признаться в чувствах и увести тебя, куда захочешь. Без тебя я не могу. Так уж вышло, что на тебе, Дениз я свихнулся раньше, чем свихнулся сам.
      Прикрыв обреченно глаза, откидываюсь на грязные подушки и лежу в одной позе не двигаясь, пока тишину не нарушают чужие шаги. Следом за ними появляется небольшой огонек света.
— Ты не умеешь проигрывать, — не открывая глаз, сдавленно усмехаюсь с факта Амона, небрежным взмахом руки обозначив, что я готов услышать его поучительный монолог целиком, — когда-нибудь ты поймешь простую истину: чтобы одержать победу, иногда нужно сдаться.
— Хрень собачья, — шатен смеётся, а я кривлюсь от боли, кое-как занимая на кушетке сидячее положение, — ты часто говоришь дельные вещи, но не в этот раз. Сдаться равно сдохнуть. Так я это вижу. Пока борюсь — живу. И никак иначе. Потому бред сказал.
Не поднимая на Амона глаз, замечаю, что большинство ранений на теле обработаны и перебинтованы. Кем — прекрасно знаю. Этот человек смотрит в данную минуту на меня, читая нотации с таким видом, словно живёт на земле седьмой десяток и не является моим ровесником:
— Ты не так понял посыл. Умение сдаться — не означает сразу поражение...
Всматриваясь в Амона, силюсь переварить, что он только что ляпнул, да безуспешно. Нет, по отдельности трактовка каждого слова мне понятна. Но в их совокупности кажется полнейшей чушью.
— Я сказал. Хрень. Собачья. Поражение это. Точка. Обсуждать больше нечего.
В комнате повисает молчание. Я смотрю на колышущееся пламя огня в керосиновой лампе, Амон же в упор глядит на меня, опуская книгу на пыльный ящик рядом с койкой. Его простой жест заставляет по-доброму улыбнуться. В первый день на острове он тоже приперся с книгой: до этого притащил меня еле живого с кулачного боя, обработал раны, а когда я пришел в себя, вслух стал читать главы из какого-то нудного философского трактата, лишь на последней странице представившись и закрепив знакомство дружеским рукопожатием.
— Что читаем сегодня? — подтянув пальцами к себе книгу, разворачиваю обложкой, вскинув в удивлении одну бровь, — мифология древнего Египта?
— Ага, — отобрав у меня чтиво, Амон лениво устраивается на соседней кушетке и раскрывает первую страницу, — благодаря этой книге я решил познакомиться с тобой.
— В смысле? — в негодовании осмотрев  разукрашенный иероглифами переплет, хмурюсь, мимикой прося пояснений.
— Захотелось лично посмотреть на идиота, у которого родители тоже были помешаны на древнеегипетской мифологии.
— Тоже? — пропускаю мимо ушей первую половину фразы, все ещё не понимая, причём тут египетская мифология, мои родители и тем более он.
— По древнеегипетской мифологии Амон — это бог солнца, в своем роде мудрец всех богов.
— А Сет...?
— Бог ярости, хаоса, разрушения и войны, — услышав моё саркастичное «ха», он улыбается в ответ, — тебе твоё имя подходит.
Тебе твое тоже. 
Но вслух я об этом не проговариваю. В молчании возвращаю глаза к лампе, слушая размеренное чтение Амона и изредка поглядывая на него. Я на острове прожил всего неделю и уже готов волком выть, а он тут с десяти лет. Как Маркус повысил его двоюродного брата Гамбоа  до «чистильщика» этих распрекрасных земель, так Амон и крутится в кругах наиболее опасных преступников, последние восемь лет отрезанный от цивилизации и общения с кем-то за пределами острова. Но поражает не это. Амон сохранил в себе человека и не уподобился окружению. Может по этой причине я не оттолкнул его, в глубине души понимая, что если буду в рядах тех, кто каждый день морально и физически перемалывает в труху, к концу своего наказания сам примкну к ним. Никому вслух никогда не признаюсь, но мне нелегко принять тот факт, что в более суровых условиях я могу стать бездушной копией самого себя. Для реализации моего плана это рано или поздно предстоит сделать, но я  боюсь представить, в кого по итогу трансформируюсь, когда отключу вообще все чувства и затолкаю глубоко в себя остатки человечности, которую умело обнажает во мне исключительно Дениз.
Дениз. Снова, блять, Дениз. Все мысли крутятся вокруг неё и возвращаются к ней. Я не могу больше. Нельзя так скучать. Это невыносимо.
— Сегодня в лодке, когда вы плыли следом за мной, ты... считал? Для непосвященного слушателя вопрос показался бы странным, но не для Амона. Перестав читать вслух историю о каком-то боге с головой змеи, он кладет книгу страницами вниз на койку и тянется к куртке. В карманах роется недолго, достав из нагрудного скучное философское чтиво, которым усыплял меня в первый вечер знакомства.
— Проплыл примерно восемь километров за тридцать четыре минуты, — шелестя страницами, Амон ведет указательным пальцем по строкам к пометкам на полях, — в любом случае  — это на два километра больше, чем вчера, но времени потратил больше, что логично. Для третьей попытки  не всё так плохо.
      Я разочарованно киваю ему, не обрадовавшись услышанному. За неделю совершено было три попытки доплыть к ней, и за эти три попытки я преодолел всего восемь километров из семидесяти шести. Пиздец воодушевляет. Реально ли вообще переплыть такое расстояние?
— Я вижу, о чем ты думаешь и скажу честно: с подготовкой это реально. Рекорд на самый дальний заплыв составляет двести семь километров и триста метров, установил его Уолтер Пиниш Старший, проплыв расстояние за тридцать четыре часа пятнадцать минут в 1978 году. У него было двести семь километров, у тебя же всего семьдесят шесть, к тому же Пиниш не являлся  богом хаоса и разрушения, а по ту сторону океана его не ждала красотка,— увернувшись от брошенной в него подушки, Амон с улыбкой убрал книгу с пометками на прежнее место и продолжил чтение на остановившейся главе, совсем не обращая внимания, что я не слушаю его. Не знаю, как Амон это делает, но благодаря его словам я прихожу к простому выводу: пока у меня есть четкая цель, а Дениз ведет свою борьбу на суше и ждёт меня, я смогу переплыть не только океан...

      Последний разговор с Амоном не выходил у меня из головы ни на утро, ни последующие три дня. Все осмыслив, я понял, что друг имел ввиду под фразой «чтобы одержать победу, иногда нужно сдаться». Если я хочу доплыть до Дениз, мне необходимо быть в форме и плавать чаще, стараясь каждый раз проплыть больше. Я мог сделать семь попыток за неделю, однако ограничился тремя из-за полученных в драках травм, впустую тратя дни на восстановление. Все это время Амон пытался достучаться, что такими темпами я не приду к намеченной цели, а дошло это до меня только сейчас, когда в очередном спарринге я полетел рожей в землю, раздирая до крови подбородок и рассекая губу. Мне тяжело сдаться. Я не умею этого делать. Но по-другому никак. Блять. С лютой ненавистью вперив взгляд в лысого боксера, хватаюсь за протянутую руку Амона, завершая бой своим поражением. Сейчас я отступаю, но клянусь, придет день и бороздить рожей землю будет каждый мой соперник.
       Впервые за всё время на острове я покидаю драку на своих двоих, также впервые чувствуя на себе одобрительный взор Амона.
— Ты достал книгу про Пиниша?
— А то, — вынув небольшой том из кармана, он бросает его мне, в смехе наблюдая, как я быстро открываю книгу и начинаю жадно прочитывать страницы. Что хочу вычитать? Инструкцию, как доплыть до Дениз...
       Следующие пять дней новой недели проходят для меня в совершенно ином режиме:
В четыре утра —  ранний подъем с Амоном, бег на выносливость до восхода солнца и рукопашная тренировка в персональном спарринге с ним.
Далее долгожданный заплыв до полудня, после которого стабильно идёт второй спарринг — бой-наказание за побег, в котором я сдаюсь первым, чтобы получить как можно меньше физических травм.
Во второй половине дня меня ждёт зачистка территорий с Гамбоа. Заняты с ним всегда одним — перебираем трупы. Сжигаем давно разложившиеся, а в открытый океан на корм акулам бросаем свежие тела. Я догадывался, что здесь не курорт, но пока не увидел, чем занимается Гамбоа — не подозревал, что всех погибших на этом острове утилизируют тут же. Поначалу дико было видеть трупы чуть ли не каждый день и с пробуждением слышать запах паленой плоти, но ко второй недели я привык. Как привык и к своеобразному местному обучению, в процессе которого мне не давали теорию, а сразу кидали в практику разгребать дерьмо на конкретных примерах. В итоге на собственной шкуре я стал осваивать азы пыток, понял дипломатию переговоров и как прикрываться бюрократией от мира за пределами острова. За десять дней я многое узнал о работе порта, охране водных территорий, грамотной переброске разных типов грузов, а также кого мы подкупаем за молчание и в каких случаях отправляем «переговорщиков» на тот свет.
       Причем с этими самыми переговорщиками я нередко беседовал под руководством шавок отца на территории острова, а потом с Гамбоа выкидывал в океан трупы тех, с кем наша сторона не смогла договориться. В такие моменты я старался сильно не думать о вещах, которые узнаю и чему обучусь за оставшиеся месяцы. От предположений становилось не по себе.
Утро, день и вечер отныне протекают по нерушимому сценарию и только вечером у меня есть время на то, чтобы обсудить с Амоном показатели утреннего заплыва. Когда я бросаюсь в океан, люди отца гребут за мной и Амон вместе с ними. Не знаю, зачем он первый раз прыгнул в лодку и стал фиксировать, сколько километров я проплыл и с какой скоростью. Однако с тех пор у меня вошло в привычку в конце дня фиксировать статистику утреннего заплыва и советоваться, как могу улучшить результат. А после этого посвятить оставшиеся три часа до полуночи чтению. Иронично, за всю жизнь я не читал столько книг, сколько прочёл за десять дней пребывания здесь. Поначалу время за страницами счёл нудным занятием, а теперь понял, почему Амон любит коротать часы за книгами, в особенности философскими трактатами. Не скажу, что от тяжелого чтива преисполнился в своем сознании, однако новых знаний подчерпнул с лихвой и обзавелся не самой бесполезной привычкой — регулярному чтению перед сном.

       За отведенное время на острове многое в жизни пришло к чёткому распорядку, если не брать в расчёт собственной башки. Там царил ебучий срач, вызванный одним хорошо знакомым мне именем — Дениз. Я ненавидел её за то, что она влюбила в себя по щелчку пальцев, или широко раздвинутых ног, теперь хуй разберешь уже. Ненавидел собственную сопливость, которая вылезала каждый раз при мыслях о ней. Сука. Как же я ненавидел её за глубоко пущенные во мне денизовские корни, сковывающие во мне всё плебейское нутро. Не сосчитать, сколько представлял, как вернусь домой, сомкну ладонь вокруг горла, пришпилю к стене и буду шпилить до того момента, пока в мыслях не начнем мелькать что-то помимо её ног и задницы. Это пиздец. Никогда меня так не размазывало из-за какой-то девчонки. Хотя о чем я? Она «не просто какая-то». Она, блять, персональная денизовская гильотина над моей головой. Потому что двадцать четыре на семь я думаю о ней, слышу голос и медленно схожу с ума. Смотрю вокруг — вспоминаю о ней. Вслушиваюсь в чужие диалоги — слышу в них её имя.
       По этой причине уверенно прохожу мимо обеденной зоны, подумав, что в очередной раз ловлю галлюцинации, но когда басистый голос повторяет имя сестры, я резко делаю шаг назад и распахиваю дверь, чуть ли не коршуном перелетев порог столовой. Сидящие за столом при виде меня замолкают, своим поведением подтвердив догадки, что ключевой фигурой обсуждения была Дениз.
Оглядев всех присутствующих убийственным взглядом, угрожающе двигаюсь в их направлении.
Шаг, второй, третий. С каждым ударом ботинок об пол я становлюсь всё ближе, привлекая внимание почти всех собравшихся.
— Хули замолчали, что там с дочерью Маркуса? — намеренно придаю голосу напускное безразличие и с ленцой опускаю ладони на обеденный деревянный стол, контролируя нарастающее в груди волнение.
       В столовой впервые так тихо. Кто ел — замер с ложкой в руке над тарелкой. Кто громко шутил — завалил хлебальник и опустил глаза в еду, украдкой выглядывая из-под опущенных плеч в мою сторону. С полевой кухни тоже ни звука. Повара будто сдохли. Как и все в радиусе километра, судя по воцарившейся в воздухе гробовой тишине.
Нависнув над чужими головами, продолжаю сжирать глазами любого, кто осмеливается поднять на меня лицо. Я жду. Терпеливо жду, но никто не порывается отвечать на ранее заданный мною вопрос. Каждая собака здесь уже в курсе, чей я сын, как реагирую на имя сестры и что делаю с теми, кто смеет что-то тявкать в негативном ключе в её сторону. Собственно, потому шавки отца и смотрят на меня тупыми глазами, захлопнув пасти, а особо пиздливая компания за главным столом становится на удивление молчаливой компанией. Пятеро присутствующих, на вид которым не больше двадцати трёх лет, заметно напрягаются, как недо-солдатики выпрямляются на скамье с ровными спинами, словно им сунули кол в задницу и протянули его вдоль позвоночника. Сидят истуканами и хранят обет молчания, зыркая друг на друга исподлобья, пока я закипаю в себе. Удивительно, что голос мой звучит спокойно и ровно:
— Что с дочерью Маркуса?
— На Дениз Ривьеро... на неё..., — склоняю подбородок ниже, вскидываю брови, мимикой требуя заговорившего быстрее перебирать языком во рту, потому что заебал мямлить.
— Я тебе язык сейчас вырву, раз он тебе нахуй не нужен. Что с Дениз? Что на неё? — не выдерживаю и на последнем вопросе рявкаю сквозь зубы, ударив ладонью рядом с его рукой.
— На неё напали, чуть не изнасиловали, но...
Шок. Ужас. Отчаяние. Ярость. Поочередно за секунды проживаю все эмоциональные состояния, пока внутри меня колотит от злобы к отцу. Куда ты смотрел, сука! Меня огородил от неё, отправив в ебеня и лишая возможности позаботиться, так и сам хуйца забил на обязанность защищать её?!
Что мне говорят после "но" — перестаю слушать, на повторе прокручивая первые две новости и чувствуя, как кровь приливает к голове со страшной силой.
«Если с ней хоть что-то… хоть одна капля крови… волос упал с головы... молитесь за упокой своих туш, бляди».
Пальцами сильно цепляюсь в поверхность стола, взглядом упираюсь в металлическую кружку напротив. Прости, Дениз... Стискиваю челюсть. Тяжело и агрессивно выдыхаю воздух. И до трясучки хочу убить всех в метре от себя.
Каждого, кто обидел и напугал её. Прости... Меня не было рядом. Но я сейчас выберусь с этого блядского острова и устрою тотальное жертвоприношение сброда, превратив территории Маркуса в своё персональное капище. А после и в кладбище. Я всех их убью. Выпотрошу кишки. Перережу глотки. Сожгу заживо, потому что никто не смеет делать тебе больно. Только я. Потому что ты — моя. Вся. И я за тебя устрою второй холокост.
       В теле разрастается пульсирующая ненависть, в глазах разгорается пожар.
Двое за столом резко вскакивают с мест, рванув кто куда, а трое оставшихся испуганно отдвигаются подальше, как механистично забираю со стола нож и разворачиваюсь к выходу. За спиной слышу крики, возню, но никто не рискует вставать на моем пути, или остановить. Быстрым шагом я свободно покидаю обеденное место, столкнувшись лишь на выходе с подручным Гамбоа.
— Сет, вернись в лагерь, — мужчина преграждает мне путь. Я с раздражением скольжу глазами по его ладони на косяке и без заминок втыкаю лезвие ножа в мужскую руку. Холл сотрясает протяжный вой протеже Гамбоа, но я и бровью не веду. Подныриваю под его выставленную руку, смотрю напоследок в рукоять ножа, которым "приножил" ладонь мужика к деревянному косяку и в ускоренном темпе направляюсь к океану. 
       Вечернюю тишину разрывает громкое "бултых", тело сопротивляется мощному потоку воды, однако я не перестаю работать руками. Звуки вокруг сливаются в сплошной шум волн, мощные гребки, оставляя на лице и губах соленые капли. Я просто плыву вперёд, вкладывая в движения больше ярости, особенно когда перед глазами стоит сестра. В голове на повторе прокручиваются сведения о нападении на неё, из-за чего я выжимаю из себя все силы, наплевав на свист и крики за спиной.
У меня есть цель доплыть. Желательно живым. Всё. Потому я плыву так, как никогда в жизни не плавал. Из башки старательно гоню удручающие мысли и приказываю себе не думать о худших исходах, но разум играет в свои игры, услужливо накручивает меня и подкидывает мерзкие кадры событий с участием Дениз. Блядь. Главное доплыть. Доплыть. Рядом с ней со всем разберусь. Заберу её и мы придумаем, куда сбежать.
Ход времени исчезает, усталость тоже отходит на второй план. Без понятия, сколько по времени рассекаю руками волны, об этом знают люди отца, преследующие меня на лодке. Они ближе. Слышу их голоса совсем над головой и намереваюсь уйти под воду, чтобы оторваться, как несколько пар рук молниеносно хватают и вытаскивают на поверхность, пнув под ребра на мою попытку спрыгнуть обратно.
— Тихо, Сет, — голос Амона грохочет подобно раскату грома, руки закручивают мои собственные за спиной и придавливают с титанической силой. По движениям лодки понимаю, что мы развернулись и плывем обратно. Сука! Мне нужно вперед, блять. Я дергаюсь, снова оказываясь прижатым другом к днищу лодки.
— С ней все хорошо. Дениз в безопасности, — тяжело дыша, то ли от продолжительного заплыва, то ли злости, перестаю вырываться и внимательно слушаю его, — всё, что тебе сказали в столовой — правда. Но она отбилась и пристрелила паскуду. Тронуть и ранить он её не успел. Дальше обо всем позаботился Маркус. Издав протяжный выдох в дно лодки, расслабляюсь, чувствуя себя человеком, с шеи которого сдернули петлю, а с плеч сняли камни. Сейчас с ней все хорошо — повторяю как мантру, вместе с облегчением испытав ещё одно чувство — гордость. Пристрелила. Моя девочка. Надеюсь вынесла уебку мозги. Закрыв глаза, медленно выравниваю дыхание. Она в прядке, но блять... Как я хочу быть рядом. Сука. Сдохну, но не сдамся. Доплыву до неё.
Не ощущая моего сопротивления, Амон перестает удерживать силой, отпускает из хватки и я переворачиваюсь в лодке на спину, пустыми глазами смотря другу в лицо.
— Ты в курсе, что проплыл почти сорок километров. Мы тебя пять часов преследовали.
Поднявшись на локтях, ошарашенно молчу. У меня нет никаких слов. Нет даже возможности говорить, потому что навык излагать мысли без матов и ахуевания временно утерян. Почти сорок километров! Ещё тридцать и я был бы у Дениз. Блядь! Впервые я был так близко. Если бы меня не догнали. Блядство. Нельзя, чтобы за мной в следующий раз плыли. Тогда я доплыву. Либо устрою диверсию: спалю нахуй лодку, раз по сей день не ебу, где эти суки прячут от неё весла.
— Помоги мне сбежать отсюда, ты здесь в ссылке дольше моего и ведь знаешь, как можно тихо провернуть побег? — проговариваю шепотом, поймав прищуренный взгляд Амона.
— Ум заключается не только в знании, но и в умении прилагать знание на деле.
— Нахрена ты мне цитируешь Аристотеля, скажи прямо, блять, поможешь?
Рассмеявшись, Амон кивает головой, дав ответ.
— Надо же, а ты не безнадёжен.
— В смысле?
— Слова Аристотеля вон запомнил, — он уже открыто стебёт меня, расхохотавшись с моей говорящей мимики.
— Иди ты нахрен.

       Пошёл четвертый месяц с того дня, как впервые ступил на кровавые земли острова.
Я считал это место адом, а сейчас убежден, что "Алькатрас" — сраное чистилище, возведенное на костях, прахе и крови живых. Мой распорядок дней не изменился, я просто к нему адаптировался. Со временем человек привыкает к любому пиздецу, вот и я научился присутствовать и участвовать в кровавых допросах, спокойно сжигать трупы, либо увеличивать их количество, став лучшим протеже Гамбоа за последние шесть лет. Он возлагает на меня большие надежды, часто теперь держит рядом с собой, не подозревая, с какими целями соответствую стандартам "идеальный каратель". Благодаря моему послушному поведению Гамбоа думает, будто я прекратил все попытки к бегству и принял положение дел. Но я не принял и не прекратил. Ни попытки. Ни плавать. Убедил своего главного надзирателя, что сбегать не намерен, плавая отныне вокруг острова кругами и добившись того, чтобы на двенадцатый мой заплыв люди отца перестали гнаться за мной на лодке, оставаясь "бдеть" с берега. За редкими ситуациями, последние месяцы я меньше провоцировал местных аборигенов и четко следовал составленному с Амоном плану моего побега. Три недели назад, наконец-то, стащил гидрокостюм, скрыв и саму кражу, позавчера ласты. Скопленных денег на спарринговых ставках и нерегулярных победах в покер нам с Дениз хватит на первый месяц. Главное съебаться сперва с одного острова, а затем и со второго. И всё случится сегодня.
— Спасибо, — скрытно забрав у друга небольшой водонепроницаемый пакет, складываю в него деньги и перед тем как запечатать, касаюсь пальцем кулона Дениз на шее. В памяти сразу всплывают моменты, как два месяца назад в спарринге противник сорвал его с моей шеи и швырнул с обрыва, чтобы позлить меня. Думал я кинусь на него с кулаками, а я ласточкой кинулся в океан за дорогой сестре вещью, успев схватить до того, как кулон скрылся в воде. Позже "долгожители" острова сказали, что я везунчик, родившийся в рубашке. Должен был разбиться насмерть о рифы и потонуть, как сорок шесть "смельчаков" до меня, но я оказался живучей падлой. Отделался парой царапин и после случившегося заработал ещё большую славу среди местных. Спустя неделю я заметил изменившееся ко мне отношение, спросил у Амона, чего вообще происходит и узнал от него, что меня реально опасаются, между собой называют камикадзе и поговаривают, будто с возрастом я могу стать жестче Маркуса. Такая себе перспектива. Спрятав кулон сестры под плотную ткань, а деньги в пакет, застегиваю гидрокостюм, следом пуговицы рубашки и опускаю глаза на часы, сверяя время. Пора. С минуты на минуту сменится караул у склада, на диверсию останется минуты две, мешкать нельзя.
      Поправив лямку рюкзака на плече, тенью проскальзываю к нужному объекту на острове и достаю на ходу из кармана зажигалку, которой обзавелся, как пристрастился к курению сигарет.
Пригнувшись и удостоверившись, что вокруг никого нет, поджигаю самодельный взрывной коктейль и кидаю в открытое окно склада, прикрыв уши с оглушительного хлопка.
— Это был взрыв?
— Не может быть...
      Когда они потушат здесь всё и Гамбоа обнаружит источник возгорания — пожалеет, что раскрыл мне рецепт огненного коктейля, а может и гордиться будет, что его уроки не прошли прахом и нужные для себя сведения я усвоил на отлично.
Огонь за минут пятнадцать охватывает запасы оружия, подбираясь быстрее к основной провизии. Дым валит из окон и благодаря нему шавки отца быстрее замечают пожар с любой точки острова. В лагере начинается паника, все бегут тушить склад, а я в противоположную сторону, перехватив по пути у Амона канистру с бензином.
— Удачи, — друг хлопает на прощание меня по плечу и дальше мы бежим в противоположные стороны. Он к тем, кто тушит очаг огня, я к лодке и океану. Не медля, обливаю бензином единственное плавучее транспортное средство местных аборигенов, кидаю в лодку горящую зажигалку и когда пламя вспыхивает, снимаю на бегу с себя лишнюю одежу, рюкзак, натягиваю ласты и прыгаю в океан... 

      Адски хочу пить. Лёгкие горят огнём, а мышцы протяжно ноют, когда пытаюсь передвинуть тело, или просто приподнять голову, чтобы взглянуть в сторону океана и удостовериться — погони нет. И её нет.  Горизонт чист. Ни лодки. Ни шавок отца. Лишь шум волн, крики чаек и природная тишина, нарушаемая моим тяжелым дыханием и гавкающим кашлем, который раздирает глотку ровно с той минуты, как волна прибила меня к острову и я рухнул спиной в песок. Часы Амона на правой руке показывают, что на берегу я лежу два часа, пытаясь прийти в себя после заплыва в... почти девять часов. Сука. Даже здесь Амон верно всё рассчитал, прикинув время с моим запасом на отдых. Но надо вставать. Быстрее добираться до дома, собирать вещи Дениз и угонять катер одного из островных аборигенов, ключи от которого я услужливо стащил прошлой ночью. Время на моей стороне сейчас, однако лучше поторопиться. Если весла были спрятаны где-то не на складе и уцелели, то лодка точно сгорела. Не просто так подстраховался. Фора в сутки у меня есть. Именно столько времени им потребуется, чтобы потушить пожар и вызвать подмогу по спутниковому телефону. Съебаться с Дениз необходимо до этого момента.
      Перевернувшись со спины на живот, отталкиваюсь руками от песка, следом встаю на колени и, пошатываясь, встаю на ноги, сбрасывая с них ласты. Пешком отсюда до дома идти минут сорок, потому решаю ускориться, насколько это позволяют ноющие мысли и сдавленное ощущение в грудной клетке. Блять. Как же хочу пить. Губы пересохли и потрескались от соли, щеки, по тем же ощущениям, покрылись коркой, а кожа на руках вся сморщилась. Блядство. Ни в жизни больше в воду не сунусь, наплавался на сорок лет вперед, хотя... ни о чем не жалею. Оно того стоило. Я здесь. Я доплыл и скоро впечатаю Дениз в свою грудную клетку...

        На улице двигаюсь по слепым зонам камер, проникая в семейный дом через вход для обслуги. Отец не должен раньше времени прознать, что я дал с острова по съебам и намного ближе, чем он думает. С персоналом и людьми Маркуса в планы встречаться тоже никак не входило, но, как говорится, все планы пошли по пизде: Табита вырулила из-за угла холла чётко в тот момент, когда я посчитал, что на второй этаж пробрался чисто, гладко и тихо.
— Сет?! — не ожидая здесь встретить меня, она растерянно всплескивает руками и роняет поднос, а я морщусь со звука бьющейся посуды. Табита, блять. Хули ты забыла на втором этаже?
— Тихо, Табита, — приложив палец к губам, подбегаю к женщине, помогаю поднять быстро с пола поднос и хватаю рукой бутылку с водой, укатившуюся чуть дальше. Не обращая внимание на ошарашенный взгляд женщины, жадными глотками пью воду, практически осушаю бутылку и, вытерев губы локтем, возвращаю на неё свой взгляд.
— Дениз у себя? — говорю на тон тише, принявшись на корточках собирать с ней осколки от разбитой посуды:
— Нет, она уехала.
— Куда? Хмурюсь сразу же, чувствуя между переносицей и бровями появившуюся глубокую складку.
— Мне запрещено об этом говорить.В смысле запрещено? Её перемещение на острове теперь держится под строжайшем контролем? Не проще было тогда запереть в этом доме и всё?
— Когда вернется?
— Не знаю, — и она действительно не знает. Вижу по взгляду — говорит правду. Из диалога пока ничего не понимаю, потому решаю задать контрольный вопрос, наперёд предчувствуя, что ответ мне не понравится.
— Табита, когда она уехала? Задерживаю дыхание и боюсь дышать, потому что мне нихуя не нравится извиняющийся взгляд женщины.
— Так три месяца назад...
Удар под дых. Сердце глухо стучит о ребра как оголётое. Блять! Сука ебаный ты в рот! Поднявшись на ноги, стискиваю зубы, поджимаю губы и хлопаю ладонью по стене, вымещая свою злость на бетоне. Блятьблятьблять. Яростно сжав кулаки, тяжело дышу, гневно стреляю в Табиту глазами, хотя она ни в чем не виновата, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и размашистым шагом направляюсь в комнату сестры.
Не хочу в это верить. Не хочу, блять! Не могло быть все зря...
С ноги вышибая дверь в её спальню, вваливаюсь в комнату Дениз, почувствовав второй удар под дых. Личных вещей на тумбочках нет... Нетнетнет. Она на острове. Здесь. Не отправил же на большую землю? Только не это. Блядь! Распахнув шкаф, рычу громче и захлопываю яростно дверцу, не увидев на полках одежды Дениз. Блядь!
Какого хуя я был в ссылке на острове, если ты собирался сослать и её? Какого, блядь, хуя? Прикрыв глаза, бью ладонью теперь уже по дверце шкафа сестры, оглядываю полупустую спальню ещё раз, и выхожу в холл, спускаясь сперва по лестнице вниз, а затем проложив себе путь к кабинету отца. Уже наплевав на присутствие обслуги, камер и вообще наплевав на все. Пока иду, медленно вдыхаю и выдыхаю в легкие кислород, приказывая себе вспомнить всё, чему научился за четыре месяца на острове, в особенности, как держать морду кирпичом и не выдавать истинных эмоций.
— Ты? — завидев меня в дверном проёме, крестный Дениз отошел от стола Маркуса и не проговорил больше ни слова, в неверии разглядывая мою персону с ног до головы. Да так пристально, словно я Иисус, блять, Христос, вернувшийся на землю к грешным тварям.
— Я. Куда вы отправили Дениз? Маркус всё это время оставался сосредоточен на документах и не реагировал на происходящее в собственном кабинете ровно до тех пор, пока мой голос не прогремел в тишине. Вздернув резко взгляд с бумаг, отец открыл рот, закрыл рот, для надёжности моргнул несколько раз глазами и быстро взял себя руки, когда понял, что я в действительности стою перед ним. Первые секунд тридцать я видел в его мимике замешательство и удивление, а потом он вернул себе контроль и невозмутимый вид.
— На острове стало небезопасно.
— Это не ответ на мой вопрос. Я спросил куда ты её отправил, а не почему?
В кабинете повисла давящая атмосфера. Поглядывая то на меня, то на Маркуса, Диего показательно кашлянул, но когда никто из нас и бровью не повел, поспешил выйти из кабинета со словами "оставлю вас наедине".
— Куда. Ты. Её. Отправил?
— В безопасное место, — цедит каждое слово отец, фразой отчеканив, что я не получу от него нужных мне сведений, — сейчас на острове ей не место. Ты тоже должен быть не здесь, — последнее слово он выделяет интонацией специально. Чтобы подвести наш разговор к теме, какого ляда я раньше срока покинул "Алькатрас".
Но я ничего не говорю. Схуяли, блядь? Я пришел к тебе с одной целью — узнать, где она.
— Кто тебе помог доплыть сюда?
— Справился своими силами, — отвечаю резко, подойдя ближе к столу Маркуса.
— Своими? — он недоверчиво хмыкает, скользит взглядом по моему гидрокостюму и кивает, но не мне, а словно самому себе на какой-то собственный мысленный вопрос
— Мне передали сведения, что обучение не проходит зря и ты стал хорош в допросах, но не про твою страсть к плаванию.
Это не вопрос, а констатация факта. Он отказывается верить, что я доплыл с одного острова на другой самостоятельно. Его право. Похуй. Я не за этим здесь.
— Ничего не скажешь?
Усмехнувшись, чуть склоняюсь над столом отца, показательно цепляю указательным пальцем бокал, из которого он пьет крепкие алкогольные напитки, и притягиваю к себе.
— Будь таким, каким хочешь казаться, — пока отец с интересом пытается что-то прочитать по моим глазам и мимике лица, прячу в рукав костюма спизженный второй рукой его сотовый, прикрывая выпуклость в районе запястья бутылкой виски, которую также тащу со стола папаши.
Маркус молчит, откидывается на спинку кресла и изгибает одну бровь, не разрывая зрительного контакта со мной.
— Это Сократ сказал, — поясняю, чем вызываю у отца громкий смешок.
— Я знаю.
Разговор принимает абстрактный характер. Уже понятно, что не скажет мне о Дениз ничего, потому сам узнаю. От неё. Телефон отца, спрятанный в рукаве, даёт мне шанс связаться с ней, услышать голос, поговорить и я не просру такую возможность.
Махнув Маркусу стаканом в жесте "збс поговорили, ну ладно, бывай", разворачиваюсь спиной и задаю быстрый шаг к двери, остановившись в дверном проеме, когда слышу вердикт отца:
— Завтра тебя отвезут обратно на остров. Твое обучение не закончено.
— Другого и не ожидал, — проговариваю, не поворачивая к нему головы, и бегом направляюсь к лестнице на второй этаж. Далее — к комнате Дениз, закрыв за собой дверь на замок. Лишь в её спальне выдыхаю, ставлю ненужный мне стакан с бутылкой виски на прикроватную тумбочку, вынимая слегка трясущимися руками сотовый отца. Пальцем с сильным нажимом давлю на нижнюю кнопку, листая контакты с бешеной скоростью, потому что мне нужен один определенный.
Дениз.
Вот он.
Щелкнув по её имени, прислоняю мобильник к уху, в нетерпении постукивая ногой по полу. Проходит уже гудков семь. Никто не берет трубку, но я продолжаю ждать.
Давай, Дениз. Ответь.
И она отвечает.
Гудки пропадают, в ухо я слышу дыхание, сонное мычание и вскакиваю с кровати:
— Дениз, это я, у меня не так много времени на разговор сейчас, но...
Пьяный голос, не принадлежавший хозяйке телефона, сообщает мне, что Дениз не хочет со мной разговаривать.
Первые секунд двадцать выпадаю в осадок с этого заявления. Ну ахуеть. Я девять часов плыл сюда к ней, чтобы поцеловать, оттрахать, сказать всё, чего не сказал ранее и свалить с ней острова куда только пожелает, а она не хочет со мной разговаривать?! Стиснув зубы, успокаиваюсь так же быстро, как и закипел. Долбаеб. Я же звоню с мобильника отца, с Маркусом ясно, почему попиздеть за жизнь и по душам она не хочет. Лааадно.
Делаю глубокий терпеливый вдох и такой же выдох, вновь заговорив с бухой собеседницей, которой при встрече сверну шею, клянусь:
— Набуханная тупая пизда, кем бы ты не была для Дениз, пожалуйста, передай ей телефон.
Злобно прорычав слова в сотовый папаши, дергаю желваками и на очередной ебически глупый вопрос незнакомой девки гаркаю еще громче:
— Я не Маркус Ривьеро, я Сет Ривьеро!
В трубке повисает молчание.
Я всё еще на связи — слышу, как эта свинота пыхтит на том конце, похоже соображая, как вести себя дальше и чего говорить.
Терпеливо жду, хотя молчание затянулось.
Сильно затянулось. У меня нет столько времени и банально жалко тратить его на какую-то ебанатку, а не Дениз.
— Ты там сдохла? Если нет, быстро передала сотовый Дениз.
Снова тишина, а потом я слышу голос.
Её.
И моё сердце делает в грудной клетке мощный кульбит. Блять. Как же я соскучился по ней.
— Дениз, ты меня слышишь? Она кричит в ответ слишком надрывно, что слышит и в разъяренном вопле приказывает отдать ей телефон, но пьяная девка-секретарь идёт в отказ, говоря Дениз, что она сама просила не давать моей сестре в пьяном состоянии сотовый и если ей позвонит отец — послать его вместо неё.
Ебвашубляяять.
— Я не отец Дениз, сколько повторять!
Сукаблять.
— Дениз, у меня нет ни связи, ни телефона. Завтра на два месяца я опять не буду иметь возможности связаться с тобой, — пока на том конце трубки идёт борьба за телефон, четко и громко проговариваю вещи, которые боюсь не успеть сказать, если связь по какой-то причине оборвется, — мне не говорят, куда ты уехала, потому скажи мне, где ты? Дениз?
Прикрыв второе ухо рукой, из диалога сестры удается расслышать только страну. Испания. Блять. Какой город, адрес? Далее слышу название университета и что-то о соседке по комнате. Уже лучше. Отлично.
— Я приеду за тобой, слышишь? По звукам, которые до меня доносятся, складывается ощущение, будто сотовый куда-то падает.
— Дениз, я люблю тебя. Не уверен, что последнюю фразу она расслышала.
Звонок на ней обрывается. В трубке звучат противные короткие гудки. Блять! Откинув сотовый отца на кровать, сажусь на край, наливаю себе виски, выпиваю содержимое бокала одним глотком, обреченно падаю рожей в подушки Дениз, вдыхаю её запах и вою про себя. Какого хуя я здесь, а ты в Испании?

[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/7146PmC/image.gif[/icon]

       Трачу ещё четыре попытки дозвониться до Дениз, но итог один — мне никто не отвечает. Номер недоступен. Прошло минут десять с моего звонка ей, сотовый отца вновь в руке, я смотрю в экран немигающим взглядом, готовый в любой момент ответить на входящий сестры, потому что отказываюсь верить, что короткий обмен фразами — это и есть весь наш разговор. Не такого я ждал спустя четыре месяца разлуки. Сжимая корпус пальцами в руке, встаю с кровати сестры и начинаю мерять комнату тяжелыми шагами, двигаясь от двери к окну и наоборот. Мне больше звонить некому. Я не знаю, кто из шавок отца за ней приставлен, не знаю их номеров. Для связи был только её сотовый, который больше недоступен. Блядь! Если с  мобильником Дениз что-то случилось, ей потребуется время, чтобы раздобыть новый. В Испании сейчас ночь. Из доступных  вариантов у сестры остается всего два: забрать сотовый у припизднутой соседки, или у людей папаши. Знаю, что мобильник отожмет у кого-нибудь, по этой причине смиренно жду, озираясь на дверь каждый раз, когда по ту сторону слышу шаги, или голоса. Времени у меня не так много. Маркус мог давно заметить пропажу телефона, если вообще с самого начала не знал о ней. От отца я научился ожидать чего угодно, не исключено, что он устроил мне очередную проверку на вшивость.
Стоит допустить подобную мысль, как в дверь раздается приглушенный стук. Я не реагирую и стук повторяется — теперь более настойчиво. Сука.
— Сет, открой,  — за дверью говорит мне крестный Дениз, проворачивая дверную ручку, — я пришёл за тем, что ты забрал у отца.
А то я не понял. Подорвавшись к прикроватной тумбочке, хватаю с поверхности бутылку виски, стакан и рывком открываю дверь перед советником Маркуса, вручив ему в руки набор начинающего алкоголика.
— Находчиво, — потерянно оглядев початую бутылку виски, Диего снисходительно поджимает губы, но одаривает требовательным взглядом, — но ты знаешь, что мне нужно не это.
А то я не понял — дубль два. Хотя пред ним делаю вид, словно не ебу, зачем явился на порог ко мне. Не могу я так быстро отдать телефон. Вдруг она перезвонит с минуты на минуту. Перезвонит — это точно. Нужно лишь дождаться. Сука. Всего час! Я не так много прошу. Сраный час на ожидание и немного времени на полноценный разговор.
— Дай мне всего...
— Не могу, Сет, — он нетерпеливо перебивает меня и выставляет раскрытую ладонь, показательно взмахнув, когда видит, что я не тороплюсь вкладывать в его руку папашин сотовый.
— Я сам ему отнесу, — ударив Диего по руке, выхожу из комнаты, слыша за спиной тяжелый вздох крестного Дениз.
        Время тяну специально, максимально неспешно преодолевая путь от комнаты к лестнице и в таком же черепашьем темпе спускаясь по ступеням вниз к кабинету отца. Сотовый в руках не издает ни звука и я начинаю терять последнюю надежду услышать её голос.
За двадцать минут я и Диего оказываемся там, куда шли. Но в кабинете пусто. Меня посещает обнадеживающая мысль, что мы с отцом разминулись, как он подает голос со стороны книжных стеллажей, и тоном, не терпящим возражений, отчеканивает, чтобы я положил его мобильник обратно на стол. Повиноваться не спешу. Ты обращаешься со мной, как со своими шавками, но я никогда не стану верным псом у ног. Сколько не дрессируй, буду угрожающе скалиться, гавкать и кусаться. Куда бы не кидал, как бы не обращался со мной, я останусь верным самому себе и никогда не забуду, что ты не — мой отец и не станешь им. Под прищуренный взор Маркуса, злобно дергаю желваками, показательно вытащив сотовый из рукава гидрокостюма.
— Это не поражение, — тряхнув мобильником в руке, кладу его поверх чертежей и карт, не отрывая все это время глаз с лица Маркуса, — это стратегическое отступление. Я не буду держаться от неё подальше. Он выжидающе смотрит на меня, еле заметно улыбается уголками губ, словно знает о чем-то, чего не знаю я, и взмахом руки указывает на выход.
И всё? Серьезно? Идя сюда с его сотовым, я ожидал другого: демонстративного разноса и наказания за содеянное. Титаническое терпение отца равносильно хорошему нокауту в челюсть. Все действия Маркуса на мои — определенно были проверкой, которую, похоже, я прошел. Именно от этого мне становится не по себе. Если я как-то вырос в его глаза и перепрыгнул установленную планку — дальше ждёт ад и всё, что было "до" покажется детским лепетом.
— В пять тридцать выезжаем, будь готов, — Маркус завершает наш разговор с закрытием двери, у которой стою около двух минут, стискивая и разжимая кулаки на мелодии его сотового и обрывочного разговора с той, чей звонок так ждал...

         Уснуть не выходит. До пяти утра я лежу в кровати Дениз, вдыхаю запах сестры с подушки, чётко для себя установив, что по окончанию островной ссылки уеду к ней в Испанию. У меня есть название её университета и дальше смогу узнать обо всем остальном. Без нее здесь не останусь.
Встав с постели, оглядываю пустую спальню Дениз и спускаюсь на первый этаж к Табите, которая при виде меня сразу ставит на стол тарелку яичницы с беконом, улыбаясь тепло и по-семейному. Кивнув женщине с благодарностью, отламываю бекон вилкой, перевожу взгляд в открытое окно и застываю с вилкой у рта, впервые заметив нетипичную картину: охраны нет. Нигде. Это странно. На территории всегда кто-то дежурит — если нет толпы, один-двое стабильно обходят периметр, но чтобы никого — такого на моей памяти не было.
— Табита, а где вся охрана? Звякнув посудой, Табита осторожно косится к сторону входной арки и склоняется ко мне, заговорив шепотом:
— Ваш отец перенаправил всех куда-то в другое место. Больше ничего не знаю, Сет.
Перенаправил? С какой целью? Пережевывая завтрак, размышляю о том, чего ещё вчера не заметил, одновременно с этим вспоминая вчерашний разговор с Маркусом. Он отправил Дениз, ссылаясь, что на острове ей стало небезопасно. Но когда было по-другому? Наша семья открывает двери беглым преступникам с большой Земли, опасно на острове Дениз всегда, тогда почему Маркус резко обеспокоился её защитой именно сейчас? Что-то не стыкуется. Из-за наших отношений отец не стал бы ссылать Дениз настолько далеко от себя. Под каким-нибудь логичным предлогом сослал быстрее куда-нибудь меня, но не дочь. Почему я и принял твердое решение после ссылки бежать. Как бы Маркус себя не вел и чего не говорил — не даст он быть мне с Дениз под одной крышей, особенно зная, что я выхожу за рамки братских отношений к ней.
— О, ты уже проснулся. Сейчас выпью кофе и отвезу тебя к причалу, — вместо отца мне доброго утра желает Диего, видит в моих глазах говорящий вопрос и проясняет ситуацию, пусть и не всю: — Маркусу ночью пришлось выехать к границам соседних островов.
Что-то происходит. Что-то, о чём отец молчит.
У крестного Дениз завязывается разговор с Табитой, чем я и пользуюсь: придвигаю папку Диего к себе, раскрываю и рассматриваю карты, которые видел на отцовском столе. На листах сразу же внимание цепляется за пометки Маркуса, обведенные ярким маркером в круг дальние острова и приписку отцовской рукой над ними — "в кольце". Это что за нахрен?
— Диего, какого хрена происходит на наших территориях? — увидев меня, склонившегося над кипой бумаг, советник отца резко опускает кружку с кофе на стол и сгребает документы в папку, не сталкиваясь со мной глазами.
— Сбирайся, Сет, тебя нужно доставить на остров.
Табита виновато пожимает плечами и принимается за уборку, когда мы с крестным Дениз покидаем семейный дом Ривьеро. По пути Диего разговорить мне не удается. Мужчина либо отвечает вопросом на вопрос, либо уводит тему разговора, либо проговаривает "пока так надо, Сет". Что надо то, блять? Куковать на острове? Заебсь надо. Эту же напутственную фразу он бросает мне, стоит катеру отплывает от берега и набирать ход к острову, который, к моему сожалению, не сгорел...

         Как катер остановился у берегов знакомого острова, я с того дня ни разу и не смог нормально поспать. Интуитивно  чувствовал приближение чего-то нехорошего, хотя особых подтверждений моим ощущениям не было. Спустя три недели к берегам "Алькатраса" внезапно прибыло три катера, высадив к нам солдафонов в форме, по слухам — переброшенных с границ  дальних островов. С их появлением многие "долгожителя", включая Амона, стали разделать мои опасения на тему грядущего пиздеца. Тренировки с вооружёнными ребятами тоже не походили на просто тренировки для "хлеба и зрелищ". Нас будто готовили к чему-то целенаправленному, обучая в первую очередь убивать и выживать. Новые лица вызвали подозрения не только у нас двоих, в особенности когда переброска не ограничилась одной партией. На следующей неделе прибыло еще тридцать человек, а ночью мы с Амоном случайно стали свидетелями, как на берег высадились около пятидесяти парней в форме.
— Похоже они тут для охраны границы, — шепчет друг, передавая мне бинокль, в который ночью один хрен мало чего разглядишь.
— Как-то много туш для границ неприступного острова.
Я хмыкаю и усмехаюсь, поймав в его глазах недоумение.
— "Алькатрас" считается неприступной крепостью, но кое-кто знает теперь, что это не так, — встретившись с моим негодованием, Амон закатывает глаза и сдержанно выдыхает, — Сет, ты вот не тупой вроде. Ещё не стало интересно, почему о твоем побеге и дельфиньем заплыве никто особо не говорит?
По приезду на остров я задавался вопросом, хули меня не вздернули за поджог и побег, а потом решил прислушаться к поговорке "не буди лихо пока тихо". Проблем хватало, как-то не торопился находить новых и логически задумался, почему мне все сошло с рук сейчас — после слов Амона.
— Потому что мой побег дает понять, что раз девятнадцатилетний щенок смог вплавь съебаться с "Алькатраса", то сможет и кто-то другой?
— Я рад, что с отсутствием Дениз ты не отупел в край. Но мысли шире, — Амон выжидающе замолкает, дав продолжить мысль и улыбается от того, что я без его помощи сложил очевидное:
— И если кто-то смог легко сбежать вплавь отсюда, то и с других островов также вплавь кто-то может доплыть сюда.
— Именно. Гамбоа всем любопытным сообщил, что ты уплыл на лодке. Что на своих двоих — знает он, я, ты и Маркус. Лучше, чтобы так всё и оставалось, сам видишь вон, почему.
— Но это не проясняет вопрос, нахуя их такое количество для защиты острова, где в основном одни головорезы.
— Не поясняет, согласен. Запасов на складах у нас не больше, чем на других островах. Для защиты твоей задницы тоже много.
— Что-то происходит и нам об этом не говорят.
— Да. Надеюсь, что ситуация контролируемая.
Кивнув друг другу, на полусогнутых ногах мы возвращаемся к спальной зоне, по утру вскочив от громогласного голоса Гамбоа и его приказа собрать все свои шмотки и выйти с ними к главному складу. Никто особо не понимает, схуяли в рань срань он объявил о выселении. Одни мы с Амоном догадываемся, что дело в новоприбывших ночью, голов которых больше, чем спальных мест. Оказываемся правы. Новоприбывших двоюродных брат Амона размещает под крышей — на наших койках, а нам кидает палатки и ставит перед фактом, что следующий месяц будем жить в них, по двое в палатке и жопа к жопе друг к другу...

        До отъезда на основной остров и к Дениз в Испанию остается месяц. И, судя по всему, последний месяц будет пиздецовым здесь. "Алькатрас" стал не тем местом, в которое доставили меня изначально. Местными теперь считались переброшенные с других островов солдафоны, а не "долгожители". Остров мало напоминал дом тех, кому не нашлось места на более пригодных для обитания землях. Мы превратились в военный лагерь, живя по уставу и от тренировок до полевых учений. Спустя месяц с новыми соседями стало очевидно, что нас готовили бросить в горячую точку, потому многие из нас задавались актуальным вопросом — когда ситуация станет хуже и нас кинут в самое пекло. Если раньше можно было избежать травм, закончив бой своим поражением, то с новыми "учителями" фраза "я сдаюсь" воспринималась как: ебаш противника, пока не откинется, либо от потери пульса, либо потеряв сознание. Впервые я мысленно благодарил Маркуса за все тренировки с соплелетства и Амона, научившего меня мыслить стратегически и читать противников, запоминая его слабости и выявляя тактику. Благодаря полученным ранее знаниям я теперь не жру с новыми тренерами землю и не вытаскиваю на постоянной основе из тушки то осколки, то пули. Обучения проходят нихуя не как обучения. Гранаты вполне реальны, как и свинец в пулях, которыми стреляют по нам в рамках "обучения". Одно из таких сегодня закончилось тем, что лысый боксер, метелевший меня в первые месяцы, оказался отметелен солдафоном, когда крутой мэн понял, что проигрывает в драке местному и швырнул в его строну гранату, мать вашу. Гамбоа рассвирепел при виде меня, повисшего на мне "Тайсона" и моего вопроса, касательно врача, прибытие которого ожидаем четвертый день. Раньше справлялись своими силами, а теперь нихуя, из-за "обучений" численность раненых увеличилась. Двоюродный брат Амона тоже не мог повлиять на ситуацию. Было видно, что им управляют сверху. 
— Хуй знает, — честно отвечает мой надсмотрщик, указав на ящики в углу, — сади его туда, попробую обработать сам, если не... Договорить Гамбоа не даёт громкий крик за дверью и топот из десятка ног.
— Что там такое?
В выдохе Гамбоа прикрывает глаза, махнув обреченно рукой на новые крики с улицы.
— Из борделя доставили девку, для партнера одного нашего. Уговора всего не знаю, но эта девка сбежала, как высадили на песок. Где-то спряталась, а наши ищут её.
Заебись. Нам только девок из борделя не хватало тут. Буду надеяться, что до Дениз подобная информация не дойдет. Иначе всех островных шлюх ждет инквизиция на денизовском огне, потому что их доставляют сюда, а её — нет. Блять. Скорее бы быть уже рядом с Дениз, подальше от всей хуйни, Маркуса. Запереться с ней в спальне и не выпускать, пока не наверстаем все упущенное за эти месяцы. Скоро. Месяц и я её увижу.
Поняв, что разговор с Гамбоа подошел к логичному завершению, выхожу наружу и двигаюсь прямиком к нашей с Амоном палаткой — поделиться последними новостями и узнать то, чего не дошло до меня. Иду ускоренным шагом, сбавив его на подходе к "нашему жилищу". Отчетливо слышу, как друг с кем-то негромко разговаривает, предположив с кем конкретно еще до того, как захожу внутрь и застаю Амона в гордом одиночестве, сидящего на своей раскладушке.
— С кем за жизнь пиздишь?
— Да я это... — он тянет одеяло ниже к полу, спалившись уже этим, — просто вслух читал.
Ага. Читал он. Затихорившейся сбежавшей девке?
— Тогда пусть твоя книга вылезает, тоже "почитаю" её.
Сомкнув в поражении губы, друг нехотя отодвигает край одеяла в сторону, я склоняюсь и заглядываю под раскладушку, откуда на меня смотрят два внимательных взгляда. Ну йобаный ты почеши, Амон. Ты теперь всех доставленных шлюх будешь тащить к нам в палатку?
Кидая взгляды с меня на Амона, беглянка неуверенно вылезает, поправляет платье и гордо вздергивает подбородок, бесстрашно глядя в мои глаза. Друг пытается закрыть девушку собой, на что я выставляю руку вперед в жесте "сиди на месте", нагло рассматривая девчонку. Ладно. Признаюсь, хороша. Внешне ничуть не старше Дениз. Лицом смазливая, понятно, почему Амон подставил свой хребет, решив прикрыть девку, хотя... тут скорее решающим фактом выступили её сиськи, или задница. В целом,я уяснил, чего друг думал членом. Девчонка красивая. Ростом не вышла, разве что. Мелкая — не выше метра пятидесяти.
— Ты в курсе, что эту полторашку весь остров ищет?
— Это Кисса... формально зовут её Бастет, но представляется Кисса. Так она мне сама сказала. —  протараторив первую часть фразы, друг затыкается на второй.
Бастет? Это которая богиня любви? Не пойму, у него фетиш на общение с теми, у кого имена египетского происхождения, или он случайно находит таких? Я хмурюсь, Амон неверно понимает мою реакцию, ловит ладонь девушки в свою и слегка тянет к себе —  подальше от меня.
— Знаешь, что с нами будет, если её найдут?
— Знаю.
— И ты готов рискнуть?
— Как и ты, сам знаешь ради кого...
И я прекрасно знаю, о ком он говорит, про себя проклиная девку, что перед нами в непонимании хлопает большими глазами...

       — Кто для тебя Дениз? — открыв с утра глаза, издаю в раздраженном стоне  "ты все еще здесь" и отворачиваюсь на другой бок, игнорируя голос, заебавший меня за пять дней, как и девку, нелегально обосновавшуюся в нашей палатке. Натянув одеяло выше, чувствую, как прогибается в ногах раскладушка, ахуев, что баба Амона в край ахуела, раз уже садится без разрешения рядом на мою кровать. Будто мы, блять, с ней друзья. Пиздец.
— Срыгнула с моей раскладушки, пока не всёк тебе.
— Ты звал её во сне.
Конечно звал, блять. Я скучаю по ней. Вижу полгода в одних снах и мне пиздец этого мало.
— Кисса, по-хорошему прошу: отъебись от меня и иди доебись до Амона.
Подобное общение с ней вошло в привычку, как она почувствовала из-за Амона защищенность и поняла — нихуя ей не всеку ни на одну дерзость. А так хотелось, что пиздец. Втащить за бесстрашный язык, который был у нее как помело. За командный тон, когда возомнила, что может рулить не только Амоном, но и мной, нихера не огребая пиздюлей. Я исходился на говно от её присутствия с нами, но из-за данного обещания Амону помочь скрыть девчонку и вывести вместе с нами — скрипел зубами, отвечал Киссе колкостями в ответ и по итогу затыкался, напоминая себе, что терплю её ради друга, который поплыл хуже ниагарского водопада перед ней. За две недели пара вообще стала ближе друг к другу. Я видел зарождения их чувств и как эти же чувства на моих глазах перерастали во что-то большее, нежели просто симпатию и влюбленность. Взгляды Амона на Киссу говорили больше поступков и слов. В его взглядах на неё я узнавал самого себя, ведь точно также я смотрел на Дениз. Касался и целовал её, как Амон Киссу. Вот только в отличие от Дениз, Кисса не находилась в сотнях километрах от меня. Амон мог стиснуть в объятиях свою девушку, а я нет. И я завидовал Амону. Он, блять, похоже не понимал, как ему повезло. Банально от того, что она просто рядом.
— Она на острове?
— Нет, отец сослал её в Испанию, — выплевываю ответ едко, чтобы поняла по интонации настрой и заткнула рот.
— Он правильно сделал, — ахуев с выпада девки, приподнимаюсь на локтях, завидев во входе Амона, который тоже слышал речь своей пассии.
— Ты...
Амон не дает обложить девушку "ласковыми" словами.
— Почему ты считаешь, что её отец правильно всё сделал?
— Моя мать сделала для моей защиты то же самое, пусть и подложила под одного вашего партнера. Она надеялась, что я понравлюсь старому пердуну и он увезет меня подальше от всех островов Ривьеро, которые будут охвачены огнем в разгоревшейся войне, — видя нашу с Амоном реакцию, Кисса достает со стола блокнот и раскрывает на страницах с картой, которую срисовал с карты отца и вчера обсуждал с другом все теории, к чему в последнее время Маркус уделяет дальним островам пристальное внимание.   
— Этот остров был захвачен у Ривьеро еще в начале прошлого месяца. А за три месяца до к нам "отдохнуть" заходили два брата, один из них, нажравшись, стелил такие красивые речи об освобождении гнета Ривьеро, что демократы всех стран могут пойти отсосать друг у друга, ибо дилетанты в политике. Девочки уши развесили на раз два. Да только моя мамаша поняла, что под освобождением он имеет все земли Ривьеро, а не освобождение шлюх из борделя. А знаете, что самое интересное? Позже именно дочь Маркуса прострелила этому мужику мозги. В борделе ещё недели две ходили слухи о том, что якобы брат убитого клялся Ривьеро, что так не оставит смерть родственника. Правдивы слухи, или нет —  решать вам, но один из островов отбит уже. Так что отец Дениз сделал все правильно, отослав её. Вы же и сами видите, что вас всех здесь готовят воевать. Потому что худший дальнейший исход —  захват соседних отдаленных островов.
Встав с кровати хлопаю по плечу Амона из размышлений после ответа Киссы:
— Отойдём? Мы выходим чуть поодаль от палатки, обсуждаем полученные сведения от девушки, согласившись друг с другом, что в её словах есть смысл. Во-всяком случае, мы нашли объяснение, по какой причине бывших военных преступников всех перебрасывают к нам. Подтверждение имеющихся сведений получаем спустя неделю на своих шкурах, когда один из тренеров швыряет в нас с Амоном осколочную гранату, прокричав, что на войне нужно быть внимательнее к сопернику. Всё сходится.
— Тебе точно надо сваливать к Дениз, — приходит к выводу друг, помогая мне ввалиться в палатку, в которой его девушка расчищает пространство для нас.
— Да и вам отсюда подальше убираться нахуй, — хриплю в ответ Амону, придерживая друга так же, как и он меня.
— Они там все тронулись умом? С таким инструктажем вы до реальных нападений не доживете.
Кисса  плюется ядом, в разъяренном шепоте бросая угрозы в адрес мужика, решившего показать нам на практике, какие ранения получают от осколочной гранаты. Амон пытается успокоить свою девушку ласковыми фразами, а меня прорывает на заливистый смех с вида его грозной полторашки.
— И что ты сделаешь ему? Затрахаешь до смерти?
Мелочь одаривает меня показательным взглядом, открывает рот, но выплюнуть какую-нибудь гадость не успевает.
Тент палатки отодвигается, злющий взгляд Гамбоа пробегается по нашим с Амоном полуголым торсам и, теплея, останавливается на Киссе, которая до его прихода под руководством Амона латала его и меня, пытаясь привести в порядок после тренировки. Не знаю, кто выглядит более ахуевшим из нас: Гамбоа, мы с Амоном, или брюнетка, застывшая с иглой за нашими спинами.
— Гамбоа, я все... Мужчина прерывает двоюродного брата жестким голосом:
— Погибла она, упав с обрыва в рифы, как же, мог бы сразу догадаться, что вы замешаны в всем.
Амон был готов собирать вещи и бежать с Киссой с острова после ухода Гамбоа, это с тем учетом, что до прибытия катера осталось неделя. Кисса хотела сдаться добровольно, чтобы за её сокрытие не влетело Амону, а я просто вышел для начала покурить. К паре вернулся в процессе спора, набирающего громкие обороты, кинул в них третий спальник и оставил наедине ещё раз, бросив перед уходом другу фразу, переданную от его брата: "Гамбоа сказал, чтобы ты держал член в штанах". И, насколько знаю, он держал, дожидаясь нашего последнего дня пребывания здесь с таким же предвкушением, как я. А когда день "х" наступил, помогал собирать котомки и передавал их в катер, следом свои, не без моей помощи перемещая особо крупный баул с самым "ценным грузом".
— Она там не задохнулась хоть? — интересуется родственник Амона, как мы отъезжаем от острова на приличное расстояние и остаемся одни.
— Не задохнулась, — улыбнувшись, друг расстегивает сумку и его девушка вылезает наружу, смущенно глянув на Гамбоа.
— Долго я вас помнить буду с вашими девушками. Сперва твой заплыв, — Гамбоа мотает головой из стороны в строну и также смотрит на своего двоюродного брата, — потом этот со своим "слишком габаритным грузом".
Рассмеявшись вместе с Амоном и его девушкой, перевожу взгляд к линии горизонта, сжимаю в кармане ключи от катера, который угоню по приезду, и прикрываю глаза, не веря, что на днях увижу Дениз...

       На пристань спрыгиваю готовый бежать прямо сейчас к нужному мне водному транспорту. Спешно прощаюсь с Амоном, дав слово позже связаться с ним, игнорирую Киссу, зеркаля улыбку брюнетки и, схватив свою сумку, спрыгиваю с катера, почувствовав, как следом кто-то приставляет ствол к моему затылку.
— Гамбоа, что ты делаешь? — Амон опешил не меньше моего.
— Забирай свою девушку и лови такси.
— Но...
— Я сказал такси лови. У меня отдельный приказ от Маркуса. Прости, Сет, но он знал, что ты захочешь рвануть с острова к Дениз сразу по возвращению, потому отдал мне распоряжение доставить тебя лично к нему. Если будешь сопротивляться — я применю силу. На это твой отец мне также дал добро.
— Но попрощаться то можно с ним? — вопрос Киссы удивляет всех, в том числе меня. Игнорируя, что Гамбоа держит меня под прицелом, девушка Амона подходи к нам, поднимается на носочки и обнимает мой торс руками, залезая во внутренний карман куртки. Со стороны не видно этого, но я прекрасно чувствую, как Кисса что-то в него вкладывает, — разверни его, как будешь один. Отступив на шаг назад, полторашка возвращается к Амону, а я дергаюсь от тычка Гамбоа, зашагав к автомобилю мужчины. В зеркала тачки стараюсь не смотреть, как и не лезу при мужчине в карман за тем, чего туда вложила Кисса. До дома мы едим в тишине. До кабинета отца доходим также. Сопротивления родственнику Амона не оказываю. За полгода я убедился, что Гамбоа неплохой мужик и в нашем случае он всего лишь пешка, которой рулит Маркус.
— Спасибо, Гамбоа, можешь идти. Сет,— отец указывает рукой в кресло напротив стола, намекая, что разговор будет долгий, — садись. И я сажусь, готовый слушать ахуенные причины, по которым меня, сука, снова не пустят к ней.
— Ты не можешь ехать к ней, потому что нужен мне здесь. На наши дальние острова напали. Часть людей участвует в подавлении военного конфликта, но по неутешительным прогнозам Диего, в ближайшие полгода он может превратиться в масштабные военные действия и затянуться.
Мы были правы. Кисса. Амон. Я. Правы, что зреет что-то нехорошее и именно подобного исхода опасались. Блять, как? Как он допустил это? Прикрыв глаза, вспоминаю все тренировки на острове. Вспоминаю слова Амона о важности мыслить на "холодную голову" и, наверное впервые, держу перед отцом эмоции в узде.
— Дениз об этом знает? Вероятно, отец ждал от меня иного вопроса. Потому что я вижу промелькнувшее на его лице замешательство и еще одну эмоцию, которая дает ответ на ранее заданный вопрос.
— Все ясно, можешь не отвечать. Ты врешь ей и хочешь, чтобы я делал то же самое, но я не буду.
— Я оставляю Дениз в неведении из-за соображений её безопасности...
— Нет места, где бы она была в безопасности. Она — Ривьеро и всегда будет под ударом всех твоих конкурентов и прочего отребья, косо смотрящего в твою сторону, — перебиваю отца, пытаясь своей позицией донести до него, что врать Дениз — не самое ахуенное его решение. Правда всплывет. Долго военный конфликт скрывать не выйдет. Такое, блять, вообще нельзя скрывать. Я видел, как в "Алькатрасе" дохли те, чьи жизни для меня ничего не значат, но стоит мне представить, что одним днем Диего сообщает ей о смерти тех, кого она любит и уже от этого бросает в холодную дрожь. Дениз не поймет нас и не простит, — владеть островом ты не перестанешь, давать защиту беглым заключенным тоже. Нельзя бесконечно держать её в неведении — подальше от "конфликтов", как и нельзя решать всё за неё, потому что хуйня полная твоя защита, если завтра убьют тебя, меня, Диего и она останется одна. Одна перед нашими врагами и всем свалившимся на нее скрытым дерьмом с наследованием семейного бизнеса. Ты просто представь себе это и тогда поймешь, почему я не буду поддерживать твою ложь. Ты столько лет учил её защищаться, но пора уже и обучить нападать. Чтобы Дениз могла постоять за себя сама, коснись с нами что-то случится. На острове я помню, чему обучали в последний месяц и если худшие прогнозы Диего подтвердятся, я не буду давать гарантий, что мы выживем. В памяти свежи еще все летящие в меня гранаты, обстрелы, а это, ебаный в рот, были всего учения. Что ждет в настоящей войне — страшно представлять. Убить себя не дам и не прекращу попыток цепляться за жизнь, но сейчас я здраво оцениваю, какой пиздец следует ожидать.
— Нет, — сразу в отказ идёт отец, на что я шумно выдыхаю, откинувшись назад в спинку кресла, — это не значит, что я во всем не согласен с тобой, но пока у нас подвешенное состояние — Дениз следует быть подальше отсюда. Я понимаю, почему ты не хочешь врать ей, однако скажи мне, как она отреагирует, услышав правду о том, что происходит?
Уставившись в одну точку на столе Маркуса, понимаю, куда ведёт разговор.
— Она сразу рванет к нам. Это ведь Дениз. Сперва сделает на эмоциях, потом подумает о содеянном, а по итогу придет к выводу, что нихуя ни о чем не сожалеет. Блять. Врать нельзя, как и говорить обо всем открыто. Патовая, сука, ситуация.
— Вот именно, а я не могу рисковать ей, Сет. В любое другое время готов начать обучать её и посвящать в наши дела, но не в период, когда прогнозы на ближайшие полгода не самые лучшие, и все наше внимание направлено на другое.
Не думал, что когда-нибудь признаю это, но Маркус прав. На острове больше всех огребали и попадали под удар не сколько слабые, сколько менее подготовленные к тому, чего не ожидали. Отец оберегает Дениз с детства. Она не знает и трети, творящегося под её носом. Блять.
—  Дениз —  далеко не дура, —  подаю голос, когда Маркус встречается со мной взглядом, ожидая решения, какое принял из разговора, — шесть месяцев она ждала встречи со мной также сильно, как и я с ней. Никакая моя ложь не остановит её от приезда. Меня бы не остановила. На пиздеж приехал бы в этот же вечер и попросил все повторить глядя в лицо. У нас далеко не те чувства друг к другу, чтобы играть в "горячо-холодно". Поверь мне —  она все равно приедет сюда, увидит положение дел своими глазами и тогда в чем смысл вранья? Ты запретишь ей возвращаться, а схуяли, если у нас тут все заебись и ничего не происходит?
Теперь он смотрит на меня так, как я смотрел на него вопросом ранее. Маркус тоже не дурак и понимает, что мыслю я логично.
— Хорошо, я услышал твое мнение, — открыв ящик стола, отец выкладывает на поверхность сотовый — судя по всему мой новый коммуникатор связи с внешним миром, однако придвигать ко мне не спешит, — но дай мне слово, что ты не будешь давать ответ сегодня, подумаешь обо всем две недели, оценишь всю ситуацию изнутри, скрывать ничего не стану о положении дел, и уже тогда примешь окончательное решение. Дай мне слово, что за эти две недели ты не будешь связываться с Дениз, пока не выполнишь мое условие.
—  Нет,—  теперь я иду в отказ, сам усмехаясь от того, как похож на Маркуса. Утром я планировал этим же вечером уехать к Дениз, а что в итоге? Сижу перед отцом и слушаю о том, что мне нужно врать любимой девушке, а в идеале сделать так, чтобы на период военного положения она не хотела приехать ко мне на остров? Хорошо, блядь, устроился. Сам явно навешал лапшу ей какую-нибудь на уши, а от меня ждёт, что я порешаю все и избавлю его от выполнения обещаний?  Иначе к чему ему действовать через меня? На меня и мое отношение к нему Маркусу кристально похуй, в этом уверен, а вот отношения с единственной дочерью он бы портить не стал. Про намерения защитить Дениз не пиздит, но я вижу, что не договаривает мне всего и за намерениями поставить с Дениз точку именно мне —  стоит еще что-то, от чего он выиграет.
— Я больше не даю обещаний, когда вижу, что меня открыто пытаются наебать, скрывая важные нюансы.
— Хуи на острове ты не пинал.
Рассмеявшись, Маркус смотрит в мои глаза с одобрением и... с подобием гордости? Ахуеть, он никогда не смотрел на меня так.
— И какие нюансы ты хочешь знать? — на слове "нюансы" отец меняет интонацию, признав, что я раскусил его.
—  Ты держишь Дениз на коротком поводке, раз она не рванула ко мне сегодня же, —  это не вопрос, а констатация факта, — и мне интересно, чего ты ей наобещал?
— Дал ей слово, что если она продолжит обучение в университете, я не буду препятствовать вашему общению. Ты сможешь приезжать на каникулы, видеться чаще и быть с ней.
Нихуя себе. Пошел ва-банк. Вскинув брови, громко хмыкаю и несколько раз театрально хлопаю ладонями перед отцом, аплодируя ему сидя.
Вот ты мудак старый, нашел способ, как продавить её под себя, используя меня. А в случае с ней — меня против нее. Тонко. Полгода назад схавал бы, не уловив подвоха.  Но обучение от островных аборигенов мне действительно пошло на пользу.
— Сдерживать обещание ты не хотел бы, — опять сухая констатация с моей стороны, — если учесть то, на какие действия толкаешь меня, прекрасно зная, что от нашего острова её отвернет только мое резко изменившееся отношение к ней и отсутствие чувств. Но этого не будет.
— Сет, я же просил подумать.
— Нет, ты потребовал дать тебе слово, — перебиваю отца, когда он перебивает меня, — но слово я тебе дам и сдержу в одном случае.
— Если я сдержу свое слово Дениз, — быстро догадывается он.
— Надо же, впервые за весь разговор мы пришли к консенсусу.
— Мы договорились?
— Если ты сдержишь свое слово перед Дениз, то я обещаю тебе, что две недели не буду действовать, оценю ситуацию и приму взвешенное решение. Но, — привлекаю внимание отца паузой в своем монологе, — все мои слова и действия в ее адрес распространяются на период военного конфликта. Ты не будешь препятствовать мне, когда после завершения военных действий я приму решения уехать отсюда и быть с ней, ведь именно это ты и обещаешь Дениз — не препятствовать нашему общению. Дернув желваками, Маркус кивает без радости в глазах, недовольный выдвинутыми мною условиями.
— Хорошо, но ты не будешь ей рассказывать, что мы скрыли от нее военный конфликт.
Вот не хочет сученыш уходить, не откусив от уговора кусок сочнее. Ладно, хуй с тобой, как рассказать правду, не рассказывая её лично и не нарушая обещания  — придумаю. Мозгов хватит ради неё обойти это условие.
— Договорились.

      Покидал я кабинет отца с мыслью, что не поддержу его идею, а спустя две недели сижу в главном холле нашего дома — напротив окровавленной Киссы и Гамбоа, прокручивая одну мысль — Маркус прав. Пока мы не положим конец восстаниям и не вернем себе наши захваченные земли — Дениз здесь опасно. Я вижу перед собой Амона, как он давит на кровоточащую рану своей девушки, крича мне, какого хрена врач еще не на месте, и представляю в нем себя и Дениз. Я не смогу. Не смогу видеть её в таком состоянии и понимать, что имел шанс обезопасить и уберечь от худшего, но не сделал этого. Мне страшно даже предполагать, что могу потерять ее навсегда без возможности попросить за все прощение и вернуть. Маркусовский эгоизм из меня так и прёт, потому что я готов пойти на уговор отца, лишь бы с ней было всё хорошо, при этом лишая Дениз такого же выбора в отношении моей рожи.
— Бригада врачей на месте, можешь не придерживать больше рану, Сет? — голос Маркуса звучит на заднем плане. На первом громко слышу свой внутренний монолог и протест. Меня впервые выворачивает от принятого решения и самого себя. Но другого выхода я не вижу. Скажу Дениз правду о происходящем — приедет сразу же, боясь за меня так же, как и я за нее. Совру —  и она все равно приедет, чтобы разобраться, какого хуя вру ей. Но я делаю ставку на еще одно сильное качество в характере той, которую пиздец как сильно люблю — уязвленную гордость. С ответными чувствами она простит мне все, но не задетую гордость. А я надеюсь, что именно гордость придушит в ней порывы сорваться, приехать сюда и разобраться, почему бросил её по телефонному разговору.
Отойдя подальше от раненых, трясущимися руками достаю мобильник, вымазав его в крови, и стеклянными глазами щелкаю по номеру Дениз. На протяжении двух недель она звонила мне каждый день, но я, как и обещал Маркусу, не реагировал ни на звонки, ни на ее сообщения, хороня себя глубже с каждым её пропущенным и входящим в яму удушающих чувств. В глубине души хочу, чтобы она не ответила, чтобы пропустила теперь звонок от меня, но не проходит и трех гудков, как я слышу её голос. Внутри все переворачивается, из легких выбивает воздух. Впервые спустя шесть месяцев у меня есть возможность поговорить с ней, а я думаю о том, чтобы нахуй повесить трубку, потому что не хочу говорить то, что должен сказать. Прикрыв глаза, прислоняюсь лбом к стене, воя про себя от того, как сильно скучаю по ней.
—  ...Ты в порядке? Нет. Нихуя я не в порядке, Дениз. В душе и голове ядерная зима, с того дня, как попрощался с тобой.
— Да, — вру. Нагло и прилагая все силы, чтобы голос не дрожал синхронно с испачканными в крови Гамбоа руками. Я хочу сказать ей, как сильно люблю, попросить не верить ни единому слову, которое скажу ей дальше, попросить подождать еще немного, потому что сейчас не могу рассказать всего, но, завидев лежащую голову Киссы на коленах Амона, стискиваю зубы, ненавидя все вокруг себя. Блядский остров, ебучие военные конфликты, в которые с детства оказываюсь втянут с легкой руки Ривьеро. Клянусь, если я потеряю единственное, что для меня ценно, единственную, которую искренне люблю — я выжду годы, но отомщу в тот момент, когда он будет полностью доверять, считать верным сыном и псом по умолчанию, но не тем, кто способен нанести удар. Я отомщу и за свою настоящую семью и за будущую, которой могу лишиться после этого разговора. Не отводя глаз от раненной Киссы, воскрешаю в памяти все перебранки с ней, чтобы Дениз не слышала в моем голосе фальши, и дальше, о чем говорю ей, представляю, словно озвучиваю раненной девушке друга. 
— Во-первых, кто тебе дал говорить со мной в таком тоне? Для начала сбавь обороты — в голосе звенит сталь, непривычная для слуха Дениз. Никогда, даже когда был сильно зол, я не говорил с ней как со всеми остальными. Впервые она слышит меня таким, — Пока ты молчишь, сразу отвечу другие твои вопросы кратко: был не в настроении.
Проговариваемые мною фразы никак не вяжутся с тем, как выгляжу со стороны и какой ад переживаю, когда намеренно обижаю Дениз и бью по слабым местам, которые мне одному и известны. Морда перекошена до такой степени, что один медик из бригады делает шаг в мою сторону, остановившись на моем твердом взмахе руки, которым даю понять, чтобы не приближался. Физически со мной все в порядке. Подыхаю я живым морально.
— Во-вторых, что ты от меня хочешь? Я перезвонил тебе, когда появилось на тебя время, в последние месяцы мои приоритеты сместились и в них нет для тебя места. Такой ответ тебя устроит?
Сжав кулак свободной руки со всей дури, приказываю себе не отводить глаз от Киссы и представлять на её месте Дениз. Представлятьпредставлятьпредставлять, чтобы не колебаться в разговоре ни на секунду. Но я теряю контроль и самообладания, слыша дрогнувший голос Дениз и по интонации понимая, что довел её. Убрав резко сотовый от уха, с силой смыкаю челюсть и закрываю динамик, утробным коротким рыком напугав и Маркуса и остальных присутствующих.
— Нет. Никаких. Мы.
Чеканю слова по отдельности, с каждым ненавидя себя сильнее. Ненавидя за то, что остался контрольный выстрел в сердце — и в её и мое собственное. К нему и подвожу следующими фразами.
— Если до тебя не дошло еще, скажу прямо —  ты мне надоела. Я наигрался с тобой и хочу идти дальше, потому что сейчас мне не до тебя. Не звони мне больше.
Сбросив звонок, слышу оглушающую тишину, которая стоит в ушах первые секунд тридцать, пока я осознаю последствия разговора. Вокруг, кажется, перестает течь само время, застыв вместе со мной. Секунд тридцать стоит сплошной белый шум, а потом сотовый в руке летит в пол и рассыпается на части, став жертвой моей ярости, кулаки врезаются в стену, а холл сотрясается от моего утробного рыка, в котором выплескиваю весь пиздец, душащий меня изнутри.